По возвращении к себе домой она положила конец их беседам, но вскоре сама стала звонить ему по ночам, когда раздумья в бессонные часы наводили ее на мысль о самоубийстве, что бывало довольно часто. Он всегда сразу же приезжал, в любое время суток, и оставался у нее столько, сколько было нужно. Без его поддержки она ни за что не пережила бы ту страшную весну.
По мере того, как ее психическое здоровье восстанавливалось, она стала понимать, что теперь Джеймисон теряет почву под ногами. Порой он бывал таким же подавленным, как и она. Часто плакал и все твердил про Восхищение Церкви и про то, как это несправедливо, что он не попал в число избранных.
– Я отдал Ему все, – жаловался он с ожесточением и горечью в голосе, будто отвергнутый возлюбленный. – Всю свою жизнь. И что получил в знак благодарности?
У Норы не хватало терпения выслушивать подобные речи. Семью его преподобия трагедия не затронула. Его чу́дная жена и трое милых ребятишек по-прежнему находились там, где он их оставил. Если уж на то пошло, он должен бы пасть ниц и благодарить Господа все дни напролет.
– Те люди были ничем не лучше меня, – продолжал он. – А многие – хуже. Так почему они теперь с Господом, а я по-прежнему здесь?
– С чего вы взяли, что они с Господом?
– Так сказано в Священном Писании.
Нора покачала головой. Она рассматривала возможность Восхищения Церкви в качестве объяснения событий Четырнадцатого октября. Все рассматривали такую возможность. А как не рассматривать, если об этом кричали на каждом углу? Только логики в этом объяснении она не видела никакой, ни секунды не верила в его жизнеспособность.
– Не было никакого Восхищения, – сказала она священнику.
Его преподобие рассмеялся, будто жалея ее.
– Это событие описано в Библии, Нора. «Тогда будут двое на поле: один берется, а другой оставляется»[55]. Истина прямо перед нами.
– Дуг был атеистом, – напомнила ему Нора. – Атеистов на небеса не берут.
– Возможно, он верил втайне. Быть может, Господь знал его сердце лучше, чем он сам.
– Не думаю. Он вечно хвастался, что в нем нет ни капли религиозности.
– Но ведь Эрин с Джереми… они-то уж атеистами не были.
– Они вообще никем не были. Они были маленькими детьми. И верили только в маму, папу и Санта-Клауса.
Его преподобие Джеймисон смежил веки. Она затруднялась определить, думает он или молится. Когда священник открыл глаза, он показался ей таким же растерянным, как и прежде.
– Не понимаю, – произнес его преподобие. – Я должен был вознестись в числе первых.
Нора вспомнила этот разговор позже, летом, когда Карен сообщила ей, что у его преподобия Джеймисона случился нервный срыв и он на время оставил обязанности священнослужителя. Она подумывала о том, чтобы заехать к нему домой, справиться о его самочувствии, но так и не решилась. Она просто отправила ему открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления. А вскоре после этого, где-то незадолго до или после первой годовщины Внезапного исчезновения, вышел в свет первый номер его газеты – пятиполосный самиздат с оскорбительными обвинениями в адрес пропавших Четырнадцатого октября. Этот крал у своего работодателя. Тот садился пьяным за руль. У третьего были неуемные сексуальные аппетиты. Его преподобие Джеймисон стоял на углу улицы и бесплатно раздавал прохожим свою газету, и, хотя многие утверждали, что деятельность священника их шокирует, недостатка читателей у его издания не было.
* * *
После его ухода Нора с недоумением думала, как она могла оказаться столь глупой, столь неподготовленной к тому, что стало сразу очевидно, едва он вышел из своей машины. Тем не менее, она пригласила его на кухню и даже угостила чаем. Он давний друг, убеждала она себя, им надо пообщаться по старой памяти.
Но, сидя напротив него за столом, разглядывая его осунувшееся лицо с затравленным взглядом, она поняла, что он пришел к ней не для дружеского общения. Вид у его преподобия Джеймисона был изнуренный, и в какой-то степени она уважала его за это, по той же причине, по какой порой стыдилась собственного хрупкого душевного равновесия, того, что ей удавалось, после всего, что случилось, продолжать жить, льнуть к жалкой идее некого подобия нормального существования – восьмичасовой сон, трехразовое питание, прогулки на свежем воздухе, занятия спортом. Иногда ей это тоже казалось безумием.
– Как вы себя чувствуете? – осторожно спросила она, давая понять, что интересуется не из вежливости.
– Выдохся, – ответил священник, и он действительно выглядел утомленным. – Как будто мое тело набито сырым цементом.
Нора участливо кивнула. Сама она сейчас физически чувствовала себя великолепно: тело после душа теплое, разморенное, мышцы приятно побаливают, мокрые волосы спрятаны на голове в тюрбан из махрового полотенца.
– Вам нужно отдохнуть, – сказала она. – Отпуск бы взяли, поехали бы куда-нибудь.
– Отпуск. – Он презрительно фыркнул. – И что я буду делать в отпуске?
– Сидеть у бассейна. На время отрешитесь от повседневных забот.
– Для нас это уже в прошлом, Нора, – назидательным тоном произнес он, словно обращался к ребенку. – Прошли те времена, когда можно было сидеть у бассейна.
– Может быть, – согласилась она, вспомнив свои собственные бессмысленные попытки радоваться солнцу. – Так, просто мысль в голову пришла.
Он смотрел на нее отнюдь не дружелюбно. Молчание перерастало в напряженность. Нора подумала, что, может быть, стоит справиться у него про детей, узнать, не помирился ли он с семьей, и в конце концов решила не спрашивать. Хорошими новостями, если они есть, люди обычно сами охотно делятся.
– Я видел ваше выступление в прошлом месяце, – сказал Джеймисон. – Впечатляет. Должно быть, вам понадобилось немалое мужество, чтобы решиться на это. И у вас природный дар оратора.
– Спасибо, – поблагодарила Нора, довольная его комплиментом. Тем более что он прозвучал из уст такого опытного трибуна, как преподобный Джеймисон. – Я сомневалась, что смогу, но… даже не знаю. Просто мне казалось, что я должна что-то сделать. Чтобы сохранить память о них. – Она понизила голос, делая ему признание. – Всего три года, а мне порой кажется, что прошла целая вечность.
– Целая жизнь. – Мэтт Джеймисон взял чашку, вдохнул пар, поднимавшийся от напитка, потом, так и не глотнув чаю, снова поставил чашку на стол. – Мы все жили в мире грез.
– Я смотрю на фотографии своих детей, – продолжала Нора, – и иногда даже не плачу. Не знаю, благо это или проклятие.
Его преподобие Джеймисон кивнул, но она видела, что он ее толком не слушает. Мгновение спустя он поднял что-то с пола – это оказался конверт, что был у него в руке на подъездной аллее – и положил на стол. Нора совсем забыла про этот конверт.
