«Странно всё это, – размышлял кучер, взмахивая длинным хлыстом. – Что за компания у царя – пара монашков, один вовсе на ладан дышит. Не к добру… Хотя, наше дело маленькое, сказано вези, везём. А господа пущай сами разбираются». Решив так, возница выбросил из головы неположенные ему мысли и крикнул:
– А ну шевелись, травяной мешок! Ишь ты!
Холёные жеребчики припустили резвей.
Избранный государем одноэтажный домик в Таганроге обставлен был скудно, только самым необходимым. Из прислуги – лишь старик Фёдор, приходящий в ужас от того, что император сам расчищает садовые дорожки, двигает мебель и вешает картины, готовясь к приезду супруги.
Жена Александра, бывшая принцесса Луиза, была выписана бабкой российского монарха из Бадена. Тогда ей едва сравнялось четырнадцать. Попав в Россию, из Луизы она превратилась в Елизавету, а, спустя пару лет, из немецкой принцессы – в русскую императрицу. Юного Александра невеста покорила утончённой красотой и возвышенной отстранённостью от всего грубого и плотского. Правда, довольно скоро выяснилось, что аристократическая холодность, проявляемая в отношениях с мужем, с другими мужчинами куда-то улетучивалась. Александр лично смог убедиться в этом, зайдя раз в спальню супруги без стука и обнаружив её в объятиях некого ротмистра Охотникова. Неземной образ, созданный влюблённым императором, разлетелся вдребезги. С тех пор отношения между супругами держались исключительно на долге. О нём Александр напомнил жене, когда та сообщила ему о своей беременности, к которой законный муж не имел ни малейшего отношения, и попросила о разводе. Справившись с первой волной горечи, Александр просчитал, что скандал может иметь международные последствия, и уговорил повременить. Высокопарные любезности, которыми чета обменивалась на публике, никого не могли обмануть, но хорошая мина при дурной игре была соблюдена.
Незадолго до своего отъезда супруг зашёл в покои Елизаветы с явным намерением примириться. Сердце у неё испуганно сжалось. Придворные врачи давно были всерьёз обеспокоены её здоровьем, настаивали на поездке на воды. Неужели…
Своего страха гордячка никак не проявила.
– Мне кажется странным, Александр, что вы просите о примирении. До сих пор у вас такой мысли не появлялось. Кажется, общество Нарышкиной было вам больше по вкусу? – заметила она, ехидно прищурившись.
Император на укол не ответил.
– Я лишь хотел, чтобы мы расстались добрыми друзьями, – мягко сказал он.
– То есть, – голос Елизаветы дрогнул – вы просите о разводе? По-моему, сейчас для этого не лучшее время.
– Нет, – покачал головой Александр. – Мои новости могут вас несколько удивить и, боюсь, расстроить.
– Я знала… – Императрица обессилено опустилась на пуфик. – Только, прошу вас, не лгите. Я должна успеть завершить кое-какие дела. Сколько мне осталось?
Александр вопросительно глянул на жену, и тут догадался, как Елизавета истолковала его визит. Он отрицательно замотал головой.
– Нет, что вы! Я пришёл предложить примирение вовсе не потому, что ваша болезнь безнадёжна! Уверен, вы скоро поправитесь и продолжите блистать при дворе, но… – Император замялся.
– Говорите же! Довольно меня мучить!
– …но не в качестве императрицы, – закончил Александр. – Я подписал отречение от престола. Бумаги у архиепископа Московского Филарета. Конверт будет вскрыт, как только… Одним словом, я покидаю Петербург. Душа моя просит тишины и уединения.
– Что такое вы говорите?!
– Простите, что не посоветовался с вами, но наши размолвки не позволяли мне сделать это. Всё решено. На днях я отбываю в Таганрог.
– Я уж решила, что вы собрались запереться в монастыре. – Бледные губы Елизаветы тронула улыбка.
Александр улыбнулся в ответ.
– Нет, православный монастырь не совсем моё место. Моё уединение будет иным.
Они говорили долго. Так долго, что Александр успел вспомнить, как трепетно был влюблён когда-то в белокурую принцессу. Он был счастлив, что сделал сегодня этот шаг навстречу. Но самое удивительное ожидало его в конце растопившей между ними лёд беседы.
– Я еду с вами, – с несвойственной ей решимостью заявила Елизавета. – Вы мой муж, я разделю вашу судьбу.
– Да, но… – Александр был потрясён. Такого поворота он не ожидал.
– Не спорьте!
Выезд Елизаветы в Таганрог был назначен десятью днями позже.
Сейчас Александр с удовольствием выбирал картины, чтобы порадовать взор своей непостижимой супруги. «Эта ей точно понравится, – думал он, глядя на изумительный натюрморт местного художника. – При желании, можно приврать, что подлинник. Отличная копия!» Вооружившись гвоздём и молотком, монарх полез на стул.
В комнату, прихрамывая, вошёл Фёдор.
– Там к вам из Петербурга приехали… просятся, – пробубнил он, стаскивая с головы мятую шапку.
Александр от злости едва не поперхнулся гвоздём, который держал в зубах. Выплюнув его, закричал:
– Сколько я могу повторять, никого не пускать! Никого!!! Ворота отпереть только, когда приедет моя супруга. Остальных вон!
– Вон так вон, – заворчал Фёдор, выходя. – Чего блажить, не глухой, чай.
За эти дни, в калитку, действительно, не вошёл никто из посторонних. Открывалась она только перед императором, Фёдором, да за больным ухаживающим монахом. Оба инока жили в маленькой сторожке, затерявшейся в саду, который окружал таинственный дом.
Вскоре приехала изящная, как немецкая фарфоровая статуэтка Елизавета. Жизнь в скрытом от мирского непокоя домике текла тихо и размеренно.
Как-то у ворот остановилась подвода. Фёдор собрался уж было рявкнуть, чтобы возница правил своей дорогой, но из дома показался услышавший скрип колёс Александр.
– Пропустить! – крикнул он.
– Пропустить, так пропустить, – привычно пробурчал Фёдор. – Сами не знают, чего им надо…
Подвода въехала во двор, ворота закрылись. Из сторожки показался монах. Подойдя к телеге, он отбросил скрывавшую поклажу дерюгу. Фёдор попятился. На подводе стоял гроб. Таких старик отродясь не видывал – тёмного лака, на тяжёлой крышке медные (а, может, и золотые, кто ж их разберёт!) финтифлюшки. Так и сверкает! Император, инок и двое приехавших на подводе мужчин, взявшись за литые ручки, понесли жутковатую роскошь в дом. Проходя мимо Фёдора, Александр вдруг лукаво подмигнул. От этой ужимки, столь не сочетающейся с переносимым грузом, старика прошиб холодный пот.
Вечером, гуляя в саду, государь простудился и слёг. Да слёг так, что и из комнаты уже не показывался. У его постели круглые сутки дежурила Елизавета. Глаза и щёки у неё провалились, фарфоровая кожа приобрела оттенок сухой извести. На предложение Фёдора позвать доктора только качала головой:
