Княжна стушевалась. Действительно, она как-то сообщала Орлову об этом, предполагая, что новость тут же дойдёт до Екатерины и хорошенько подпортит ей настроение. С фальшивыми документами обещали помочь поляки, но закрутились и забыли. А, вероятно, решили, что дело может выйти из-под контроля и тогда уж точно несдобровать. Забыла о своей угрозе и Тараканова. Это была промашка. Все нюансы необходимо держать в памяти. Слишком высоки ставки. Расслабилась. Граф Орлов был необычайно хорош. Но прочь сантименты, с этой секунды она будет начеку.
– Я сочла, что это не обязательно. Меня и без того поддерживают многие монархи Европы.
– Конечно. – Орлов склонил голову. – Не угодно ли проследовать в каюту адмирала Грейга? Там в вашу честь накрыт небольшой фуршет.
Звякнул тончайший хрусталь бокалов. Снова в честь внучки Петра раздалось троекратное «ура». Граф почувствовал, как под столом его ноги коснулась крошечная туфелька. Он поднял голову. Снова уловил это мгновение – чёрные глаза княжны Таракановой блеснули синевой, потом заискрились изумрудами. Точно три разные женщины мелькнули перед ним. Одна прекрасней другой.
– Уплыть бы с тобой на этом корабле… от всех, – прочитал он по её губам.
Алексей Григорьевич отвернулся.
Впереди княжну и её свиту ожидало ещё одно развлечение – манёвры эскадры. Захваченная величественным зрелищем бороздящих итальянское небо мачт, Тараканова не заметила, как исчез с палубы её верный рыцарь Орлов. Покинул высочайшую гостью и адмирал Грейг.
– Мой флот… – заворожено повторяла княжна, глядя как холодные лучи зимнего солнца льнут к мачтам, окрашивая их в багряный цвет.
– По именному повелению ее величества царствующей в России императрицы Екатерины Алексеевны вы арестованы!
Самозванка обескуражено смотрела на незнакомого гвардейского капитана. Вокруг неё выстроился караул. Княжна ещё раз взглянула на мачты. Багрянец сменился кроваво-алыми оттенками. Потом всё померкло.
– Я не прошу о помиловании. – Графу Орлову казалось, он несётся с головокружительной высоты. А, может быть, просто падает в бездонную пропасть. Спорить с властной Екатериной мог только безумец. – Тараканова тяжело больна. Лекарь Петропавловской крепости говорит, ей осталось месяца два, не больше. Скоротечная чахотка.
– Хлипкая оказалась, – императрица прищурилась. – Года не прошло. Может, и впрямь тонкая косточка? Голицын утверждает, что заключение она переносит крайне тяжело. Кто бы мог подумать, недостаток в еде и одежде доводит её до истерик. Как видно, эта простолюдинка всерьёз уверовала в своё благородное происхождение. Представьте, она засыпает меня и ведущего её дело князя Голицына отчаянными письмами. Утверждает, что изнемогает и божится провести остаток дней в обители. Могу представить эту сластолюбку в монастыре!
– Невелик тот остаток, чтобы отказывать ей в такой малости… – Алексей Григорьевич неожиданно для себя понял, что Екатерина нарочно старается причинить ему боль.
– Оставьте! – Императрица поднялась. Раздражаясь, она всегда ощущала потребность пройтись. – Не потому ли вы так благодушествуете, что эта тварь беременна от вас?! Вы влюблены в неё. Признайте!
– Признаю, – Орлов посмотрел в глаза Екатерины. Были они болотно-серого цвета. Всегда одного и того же. – Но это ничего не значит. Я предан российской короне и уже доказал это… хоть и пострадала моя честь.
Императрица закусила губу. Пышная, словно сдобное тесто, грудь волновалась, грозя вот-вот в клочья разорвать тесный корсаж. Если бы перед ней стоял кто-то другой, не миновать бы невеже Петропавловской крепости! Дерзить самой императрице!
Петропавловской…
Гнев Екатерины поблёк.
– Её перевели в подвал под домом коменданта. Там суше, – севшим голосом произнесла она.
Граф удивлённо посмотрел на только что пылавшую негодованием царицу. Раскалённые угли в её зрачках потухли – словно кто из ковша студёной водой плеснул. Сейчас в них, вместо жара, булькала топь. Такую безысходную трясину мог породить только внезапно всплывший из глубин сознания страх. Похоже, императрица вспомнила нечто способное переплавить в ужас злость, обиду… И даже ревность. Перед ним стояла обычная женщина: некрасивая, подавленная, испуганная. Он шагнул к ней, опустился на колени, прижался лбом к безвольно опущенным пухлым рукам. Его брат Григорий весьма гордился своим статусом фаворита императрицы. Он не знал, что путь в спальные покои Екатерины знаком и Алексею. Правда, то было давно…
– Что тебя так тревожит? – спросил он тихо. – Неужели думаешь, я могу предать тебя?
– Ты не можешь. – Голос «железной властительницы» дрожал. – Петропавловка… Вся жизнь моя в последние годы вкруг шпиля её накручена. Боюсь я, Альхен. Крепости этой боюсь. Словно клинок золотой в небо уставлен. Всё думаю, отвернусь, а он меж лопаток мне и воткнётся.
Тут императрица почувствовала, что плечи графа под её ладонями вздрагивают. Плачет? Орлов плачет?! Мягко коснувшись кончиками пальцев подбородка, она приподняла его голову.
Он хохотал. Беззвучно и страшно, выкатив на неё выбеленные до пустоты глаза.
Императрица закричала и изо всех сил оттолкнула от себя видение.
– Золотой клинок, хорошо сказано! – Отсмеявшись, граф встал и вплотную приблизился к Екатерине. – Не смей Тараканову из крепости выпустить, слышишь? Вижу, таешь. Жалко тебе её. Орлова. Ребёнка их нерождённого. Так ведь?
– Зачем вернулся?! – Екатерина отступала назад. – Сказала же, отдам!
– Ты и про Пугачёва говорила, отдашь. И что?
– Не отдала разве? Лютой смерти придала!
– Предупреждал же, того, кто могучей властью наделён, на место силы положить должна!
– Прости, в Москве казнили! Без меня решили, не досмотрела!
– То-то и оно. Крутой бы поворот Россия сделала, сядь Емельян на трон. Какая власть в нём крылась! Видела, как шли за ним? Той бы власти испить! Да местом силы утроенной… А ты – в Москве! Капли до нас долетели. Второй шанс тебе дали – самозванка Тараканова. Хороша в ней власть, сладка. Смакуем. И ту отнять хочешь?
– Не выпущу! Богом клянусь! – Екатерина перекрестилась.
– Смотри… – Орлов покачал головой. – Не сдержишь слово, сами своё возьмём, как обещали. Вон, в Псковской губернии мальчонку давеча полёвка укусила. Хворает мальчонка. Чума, не приведи бог. Большой мор выйти может. Или, передумала, сама на жертвенник пойдёшь? Многие не прочь в крепость-то тебя упрятать.
– Всё сделаю! Кого скажете, отдам!
– Вот и ладно.
Граф задумчиво посмотрел в сторону окна.
– Глянь-ка, небо в тучах, а шпиль Петропавловки сверкает. Вроде, на него только солнце и светит. Надо ж… – он усмехнулся – клинок золотой меж лопаток… Хорошо.
