несколько пасхальных дней. Пусть поволнуется, пусть поймет, что так не может продолжаться. Я забрала все свои вещи.
– Но он же…
– Наплюй на него. Алкоголизм – это болезнь. Он достоин жалости, а не осуждения.
Отец и дочь нежно обнимаются.
Это хуже всего: жертвам стыдно, они чувствуют себя виноватыми в происшедшем, думает Рене, застрявший в гостиной. Он кладет ногу на ногу, от этого движения под ним скрипит паркетина.
Мелисса замечает его только сейчас и быстро надевает очки, чтобы спрятать следы побоев. Рене встает, подходит к ней и здоровается.
– Добрый вечер, Мелисса. Простите, я должен был обозначить свое присутствие, просто не успел и не захотел вам мешать.
Мелисса вздыхает и, не отвечая, нервно закуривает сигарету и опускается в кресло.
Рене забирает свою куртку и собирается ретироваться.
– Лучше останься, Рене, – говорит она, выдыхая мутное облачко дыма.
Рене замечает, что в домашней обстановке, в отцовской квартире, она обратилась к нему на «ты». Александр пожимает плечами и делает жест – мол, присядь.
– Ты, наверное, голодна, – говорит он дочери. – Пойду приготовлю что-нибудь перекусить для нас троих.
Александр быстро готовит еду, и они усаживаются за стол в кухне. Еда успокаивает бедняжку. Она понемногу приходит в себя. Александр приносит десерт – тирамису. Глядя на дочь, он ласково говорит:
– Ты – любительница этимологии. Знаешь происхождение слова «тирамису»? Оно восходит к итальянскому выражению «подними мне настроение».
Дочь смеется сквозь слезы и жестом показывает, какой молодец ее отец.
Вот она, сила слов! Их объединяет общая страсть к этимологии.
Мелисса выпивает большой стакан воды и обращается к Рене дрожащим голосом:
– Ну, как, Рене, ты нашел книгу средневековых пророчеств, которую искал?
Александр отвечает вместо него:
– Рене только что расстался со своей подругой.
– Она пьянствовала и колотила тебя? – иронизирует Мелисса с улыбкой, смахивая слезу.
Рене, застигнутый врасплох ее шуткой, не знает, что ответить.
– Шучу, – говорит Мелисса. – То есть пытаюсь шутить на эту тему, чтобы к ней привыкнуть. Как царь Митридат, глотавший по утрам немного мышьяка, чтобы стать нечувствительным к этой отраве. Не надо мышьяка, папа, а вино у тебя найдется? Я тоже буду бороться с ядом при помощи яда.
Александр приносит бутылку бордо и наполняет бокалы. Мелисса, подняв свой, говорит:
– Выпьем за царя Митридата!
Они молча пригубливают вино. Рене чувствует себя не в своей тарелке.
– Чем вы занимались перед моим приходом? – интересуется Мелисса.
Александр, помявшись, сознается:
– Мы проживали свою «средневековую молодость» при помощи регрессивного гипноза.
– Опять прежние жизни, о которых ты говорил мне сегодня утром?
– Теперь я в них поверил, – говорит ей отец.
– У меня впечатление, что у тебя богатое воображение, не хуже, чем у Рене.
– Представь, у меня получилось! Хочешь тоже попробовать? Ты ничего не теряешь.
Мелисса качает головой.
– Мне дороги остатки собственного достоинства. А вы, по-моему, совершенно распрощались с вашим рацио. А еще профессора… Эзотерические практики – вот чем вы здесь занимаетесь. Это настоящее…
Уж не колдовство ли?
– … сумасшествие! Держите язык за зубами, а то Министерство высшего образования, не ровен час, прознает, что президент Сорбонны в компании одного из своих лекторов предается странноватым сеансам…
Рене удивлен ее непримиримостью.
В своем незавидном положении она еще находит силы на отпор! Хотя для нее это – способ укрепиться в своих убеждениях. Не зря мой отец говаривал: «Непонятное ты подвергаешь осуждению и воображаешь, что торжествуешь над этим».
– Откуда столько сомнений? – спрашивает у дочери Александр.
– По-моему, все это – заурядное бегство от реальности.
Эти слова дочери задевают Александра. Он встает, подходит к окну кухни и смотрит в темноту. Раскурив трубку, он нервно ею попыхивает.
– Почему бы туда не отправиться? – выпаливает он.
– Куда? – спрашивает Рене.
– В Святую землю, по следам наших прежних жизней. Проверить, возникнет ли у нас там чувство дежавю.
Рене и Мелисса так поражены, что проглотили языки.
– Я серьезно. Завтра начинаются пасхальные каникулы, так? У нас впереди целых шестнадцать свободных дней. Воспользуемся этой возможностью! Предлагаю немедля лететь втроем в Израиль.
Я не ослышался?
– Ты, Мелисса, все равно не посмеешь отсюда высунуться из страха предъявить знакомым свое лицо. А ты, Рене, сказал, что от тебя ушла подруга и что твою баржу вот-вот возьмут в осаду судебные исполнители. Это знаки судьбы. Пора сняться с места!
– Лететь в Израиль? – Рене пожимает плечами. – Александр, у меня нет денег на авиабилет и на номер в гостинице.
– За все плачу я. Вернее, правительство. Я не только президент университета. Еще у меня статус ученого Национального центра научных исследований, подразумевающий расходы на археологические работы на местности и право взять с собой двух ассистентов.
– Нельзя ехать вот так, без подготовки, – возражает Мелисса.
Александр улыбается.
– Мой израильский друг и коллега – президент Иерусалимского университета Менелик Айяну. Он поможет нам попасть на места раскопок.
Это предложение удивляет Мелиссу так же сильно, как Рене.
– Я люблю действовать стремительно, – говорит Александр. – Если долго рассусоливать, пропадает весь кураж.
Он смотрит в свой смартфон.
– Значит, так: первый доступный рейс завтра в 23:50. Отлично! Полет в аэропорт Бен-Гуриона длится пять часов. Поспим в самолете.
29. Мнемы. Спасенный из воды
После убийства Эхнатона жрецы-еретики продолжили тайно поклоняться Атону. Убежище от преследования они находили у евреев. Их сближало единобожие: жрецы Атона поклонялись солнечному свету, евреи – Богу-дыханию.
Неизвестно, до какой степени слились эти два верования к временам Иосифа, но интересно отметить, что по-древнееврейски «Бог» – «Адонай», корень этого слова – «Адон», что созвучно слову «Атон».
К тому же многие места Библии напоминают гимны Атону. Так, гимн о зверях весьма похож на псалом 104, где тоже говорится о близких человеку животных.
Фараон Эхнатон предоставил племени левитов, жившему в городе Мал-Леви (буквально «город левитов») право отправлять богослужения в храме Атона. После запрета культа Атона левиты лишились этой привилегии. Гонения на жрецов Атона совпали с гонениями на членов еврейской общины, прежде пользовавшейся покровительством фараона.
Согласно предсказанию, данному астрологом новому фараону Сети I, родившемуся у евреев ребенку было суждено устроить небывалый бунт. Сети I отнесся к пророчеству со всей серьезностью и тут же повелел умертвить всех новорожденных еврейских мальчиков.
Тем временем в племени левитов, у некоего Амрама и у его жены Йохевед родился сын. Мать три месяца прятала свое дитя, а потом, чувствуя, что его могут найти, положила его в корзину и пустила по водам Нила. Корзину подобрала дочь фараона Батья. Она усыновила малыша и нарекла его Моше, что значит по-древнеегипетски «спасенный из воды».
