Остальные полицейские тоже сгрудились вокруг них, угрожая лепрекону и допрашивая его.
— Отвалите вы, — рявкнул на них Шон. — Он же не может ответить вам всем! — И он снова повернулся к лепрекону и встряхнул его так, что у того щелкнули зубы.
— Не скажешь, где деньги, — пришибу, честное слово!
— У меня нет никаких денег, сэр, — ответил лепрекон.
— Не надо песен! — взревел Шон. — Говори правду, а то хуже будет!
— У меня нет никаких денег, — повторил лепрекон, — потому что Михаул МакМурраху с Горы недавно украл наш кувшин и зарыл его под терновым кустом. Я могу привести вас туда, если не верите.
— Прекрасно, — сказал Шон. — Пошли, и только рыпнись — сразу огрею дубинкой; понял?
— Зачем мне рыпаться? — ответил лепрекон, — мне с вами нравится.
Тут сержант крикнул со всей силы:
— Смирно! — и полицейские мгновенно построились, как машинки. — Что это ты там собрался делать с арестованным, Шон? — спросил сержант. — Ты думаешь, одной ночи шатания по этим дорогам нам мало? Лепрекона доставить в казарму, а не то хуже будет тебе — слышишь ты меня?
— А золото, сержант? — протянул Шон.
— Если какое-то золото и есть, то оно считается кладом и принадлежит Короне.
Хороший же из тебя констебль, Шон! Приди в себя и хватит болтовни. Шаг вперед!
Возьми убийцу — кто там из вас его держит?
Тут из темноты раздался вскрик:
— Ой-ой-ой! — воскликнул голос, полный ужаса.
— Что там случилось? — спросил сержант. — Ты ранен?
— Арестованный! — выговорил полицейский, — он — он бежал!
— Бежал? — переспросил сержант страшным голосом.
— Пока мы смотрели на лепрекона, — обреченно ответил полицейский, я, должно быть, забыл о первом — я… я его упустил…
— Ах ты… — плюнул сержант.
— Мой арестованный сбежал? — переспросил Шон тихо.
Выругавшись, он бросился вперед и нанес своему ничего не подозревавшему товарищу такой удар в лицо, что тот упал на спину, и все услышали, как он стукнулся головой о дорогу.
— Вставай! — крикнул Шон, — Вставай, я тебе еще добавлю!
— Этого хватит, — сказал сержант, — пошли домой. Весь мир над нами смеяться будет. Когда-нибудь вы все мне за это ответите, все до единого. Бери своего лепрекона и шагом марш!
— Ой, — сказал Шон и зажал себе рот.
— Что еще там? — спросил сержант.
— Ничего, — ответил Шон.
— Что же ты тогда ойкаешь, болван?
— Да лепрекон, сержант, — прошептал Шон, — он сбежал… Пока я бил морду вон ему, я совсем забыл про лепрекона: он, наверно, убежал в кусты. Ох, сержант, прошу вас, не говорите мне ничего…
— Шагом — марш! — скомандовал сержант, и четверо полицейских тронулись в темноте и полном молчании, которое было не толще мыльного пузыря.
Вследствие многих лет, проведенных в сумрачном сосновом лесу, Философ мог немного видеть в темноте, и когда он обнаружил, что его уже никто не держит за одежду, он тихо продолжил свое путешествие, опустив голову на грудь, погруженный в глубокую задумчивость. Он медитировал на слове «Я» и собирался подвергнуть его всем возможным изменениям и приключениям. Факт «я-нности» поражал его. Он изумлялся собственному существу. Он знал, что рука, которую он поднял и ущипнул другой рукой, не была им самим, и стремление понять, что есть он сам, часто заполняло его досуг. Философ не прошел далеко, как вдруг его потянули за рукав, и, взглянув вниз, он увидел рядом с собой одного из лепреконов с Горта.
— Почтенный Сэр, — промолвил лепрекон, — с вами ужасно трудно общаться. Я уже очень давно говорю с вами, а вы не слышите.
— Я слушаю вас, — ответил Философ.
— Да, конечно, — обрадовался лепрекон. — Мои братья ждут в кустах на обочине, вон там, и они хотят поговорить с вами: Почтенный Сэр, вы не согласитесь пройти со мной?
— Почему же нет? — ответил Философ, и свернул за лепреконом.
Они вдвоем пролезли в просвет между кустами и вышли в поле за ними.
— Вот сюда, сэр, — сказал проводник, и Философ пошел за ним по полю. Через несколько минут они продошли к большому кусту, в котором скрывались остальные лепреконы. Те выскочили навстречу Философу и поприветствовали его, всячески выказывая свою радость. С ними была Тощая Женщина с Инис-Маграта; она нежно обняла мужа и поблагодарила небо за его освобождение.
— Ночь еще только началась, — заметил один из лепреконов. — Давайте присядем и обсудим все, что надлежит сделать.
— Я несколько устал, — сказал Философ, — потому что путешествовал весь вчерашний день, сегодняшний, и всю ночь я опять на ногах, так что я был бы рад куда-нибудь присесть.
Они уселись под кустом, и Философ разжег свою трубку. На открытом месте было достаточно светло, чтобы видеть кольца дыма из трубки, но не более. Фигуру можно было различить только как тень темнее окружавшего ее мрака; но земля была сухой, а воздух лишь приятно прохладным, сидеть было удобно. Сделав несколько затяжек, Философ передал трубку сидевшему рядом с ним, и так трубка обошла всю компанию.
— Я уложила детей, — сказала Тощая Женщина, — и пошла по дороге за тобой с горшком каши, ведь ты не успел даже поужинать, Господь тебе помоги! и я подумала, что ты, наверно, голоден.
— Так и есть, — очень прочувствованно сказал Философ, — но я не виню тебя, дорогая, за то, что горшок разбился по дороге…
— По пути, — продолжала женщина, — я встретилась с этими добрыми людьми, и когда рассказала им, что случилось, они пошли со мною, чтобы посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать. Когда они выбежали из кустов и напали на полицейских, я хотела быть с ними, но боялась, что растеряю кашу.
Философ облизнулся.
— Я слушаю тебя, любимая, — сказал он.
— Поэтому я осталась, где была, с кашей, накрытой шалью…
— Так значит, ты споткнулась, женушка?
— Да вовсе нет, — ответила она. — Каша у меня и сейчас с собой. Наверно, она чуть остыла, но это лучше, чем ничего. — И она дала ему в руки горшок. — Я положила в нее сахар, — застенчиво сказала она, — и смородину, а ложка у меня в кармане.
— Вкусно, — сказал Философ и очистил горшок так быстро, что жена заплакала, видя, как он голоден.
К этому времени трубка вернулась к нему снова и пришлась очень кстати.
— Теперь мы можем поговорить, — сказал Философ, выпустил в темноту большой клуб дыма и счастливо взохнул.
— Мы решили, — сказала Тощая Женщина, — что некоторое время ты не сможешь вернуться к нам домой: полицейские долго еще будут шарить по Койлле Дорака, это уж наверняка; ведь верно же, что кому подвалит счастья, того никто не бросается искать, а вот если человеку выпало что-то дурное или какое-нибудь наказание, то весь мир его разыскивает, пока не найдет?
