Переглянувшись, они двинулись по длинному, кое-где обросшему плесенью коридору, в дальнем конце которого светилось выбитое окно. Они шли осторожно, в сбившихся складках заплесневелой ковровой дорожки вполне могла прятаться какая-нибудь ядовитая тварь. Двери номеров везде были прикрыты, но они сумели заглянуть в два или в три и в общем представляли, что там творится. Сорванные, истлевшие на полу портьеры, расстрелянные из автоматического оружия зеленоватые олеографии с невозмутимыми ликами Гаутамы, разбитая мебель, — везде было примерно одно и то же.
Они больше не заглядывали в номера.
Они шли по коридору, наступая на рассыпавшиеся позеленевшие автоматные гильзы. Целая груда их, целые ручьи их растеклись перед двустворчатой, расщепленной взрывом дверью библиотеки. Наружные стекла были вышиблены, в окно густо ползли колючие витые щупальца лиан. Одна успела дать ростки и укоренилась в бамбуковой кадушке, из которой торчал сухой обломок срубленной пальмы.
Полное, абсолютное запустение.
Именно такое полное и абсолютное запустение, заметил Колону Хлынов, предсказывалось в некоторых буддийских книгах. Грехи людей никогда не уравновешиваются суммой добрых дел. Не отсюда ли — мертвая библиотека, мертвый отель, мертвый город?..
— А другой? — ухмыльнулся Колон.
Хлынов не ответил.
Пол библиотеки был густо усыпан позеленевшими гильзами. Пишущая машинка, разбитая прикладом карабина, сваленные в углу груды бумаг, разбухшие от сырости книги.
— Когда-то это был первоклассный отель, — без всякой жалости заметил Колон. — Я трижды в нем останавливался. Тогда мы считали, доктор Сайх выводит страну на путь прогресса и демократии.
Хлынов кивнул.
“Я должен запомнить все это. Загаженные крысами книги, запах лежалого помета, стреляные гильзы на полу… Я должен запомнить все это. Укоренившаяся в кадушке лиана, разбухшие от сырости книги, клочья волос, почему-то прилипшие к стойке… Я должен запомнить все это и обязательно спросить у Кая Улама, у другого человека: а это все — мертвые библиотеки, сожженные города, жирный дым над одеялом джунглей, это все тоже входит в программу другого? Я должен обязательно спросить: но если, ты, другой, способен именно на самое человечное решение, то как же мертвый Хиттон? И зачем мертвые книги? И зачем груды гильз? И зачем запах тления?..”
Он осторожно поднял разбухший, в клетчатом переплете томик.
“Доктор Сайх учит…”
Чему еще учит этот достаточно говорливый лидер?
Хлынов развернул книгу, глянул на титул и не сдержал удивления.
— Что там? — Колон явно нервничал.
— Джейк! Это же ваша книга! Эту книгу написали вы. Видите, ею кто-то пользовался, на полях остались пометки. Представьте себе, кто-то приезжал в Сауми с вашей книгой, кто-то внимательно ее изучал.
— Не тот бедекер, с каким следует ехать в Сауми! — Колон нервно выругался.
— Вам, наверное, хочется взять эту книгу?
— Вовсе не испытываю такого желания.
Страницы сами раскрылись на вопросе, выделенном крупным шрифтом: “Правда ли, что звери из зоопарков Сауми выпущены на волю в первый же день революции?”
И ниже — ответ.
“Доктор Сайх учит: рожденное не людьми должно считаться свободным”.
— Это относилось только к зверью?
— Что именно? — Колон осторожно потянул носом.
— “Рожденное не людьми должно считаться свободным”.
— А-а-а, доктор Сайх… Я встречался с ним трижды. По его афоризмам можно написать еще три подобных книги. Учение доктора Сайха так же просто, как шум листвы, оно должно будить даже сумеречное сознание крестьянина.
Колон опять осторожно потянул носом.
В библиотеке остро пахло сыростью, пылью, крысиным пометом, но и еще что-то заносило слабеньким сквозняком — что-то неопределенное, что-то, несомненно, внушающее тревогу.
— А это!?
Хлынов взглядом указал Колону на стену.
В метре от пола (возможно, это сделал лежащий человек) жирным углем было начертано имя Кая и так же жирно перечеркнуто крест накрест.
Колон понимающе кивнул.
Не оглядываясь, они покинули библиотеку.
Коридор, сужаясь, как труба, уходил вдаль. Это был большой, это был богатый отель. Он строился из расчета не на двух жильцов. Он и сейчас внушал почтение своими размерами, и все же они, Колон и Хлынов, были его единственными жителями.
— Тсс…
Хлынов остановился.
Тишина.
Мертвая бешеная тишина.
Вдруг что-то звякнуло, вдруг что-то упало… Пискнула перепуганная крыса, вывалившись из-под полуоткрытой двери, зашелестели на сквозняке лохмотья облезающих обоев…
— Тсс…
Теперь Колон прижал палец к губам. Он остановился перед разбитой стеклянной дверью. Пол перед ним был засыпан кривыми и острыми, как листья фыи, осколками.
Этот запах…
Они переглянулись: свеча! Кто может жечь свечу в пустом отеле?
Преодолевая внезапную нерешительность, несколько боком, выставив вперед левое плечо, Хлынов шагнул в дверь.
Когда-то здесь был бар, сейчас это место напоминало место погрома.
— Тсс… — Хлынов остановился.
— Крысы… — шепнул Колон.
— Свеча… — возразил Хлынов.
Крысы не жгут свечей, крысы предпочитают грызть свечу, если уж она попала им в зубы. Хлынов вышел из квадрата освещенных сзади дверей и спросил по-французски:
— Есть тут кто?
Никто не ответил.
То же самое Хлынов спросил по-саумски.
Справа что-то щелкнуло, опрокинулось. Хлынов резко повернул голову и увидел человека.
Кресло под человеком было низкое, совсем черное, почти невидимое в потемках бара. В первый момент Хлынову показалось: человек в нелепой позе просто висит в воздухе, лишь потом он увидел — кресло.
— Кто вы?
Колон шумно дышал за плечом Хлынова.
Почти сразу они увидели второго человека.
Он, второй, лежал на пыльном полу в неловкой позе внезапно упавшего человека.
“Он пьян! — не поверил себе Хлынов. — Они оба пьяны!.. В Сауми? В наше время?..”
Но запах алкоголя не оставлял никаких сомнений.
“Если люди в Сауми объявляются хито — вредными элементами — только за то, что они взяли лишнюю горсть риса или накинули на плечи платок машинного производства, то как могли пить в отеле эти двое? По недосмотру солдат?.. И не они ли подбросили под дверь картонку с жирно перечеркнутым именем Кая?..”
Он повторил:
— Кто вы?
Человек в кресле медленно поднял голову. Круглое лицо с резко выпирающими скулами, расширенные зрачки — видел ли он их? Но человек выругался:
