В конце дня они съезжались — усталые, злые, голодные, опять спорили, выдирали друг у друга материалы, людей, приборы, вмешивался Катаев, все распределял, потом они уходили все вместе, все еще ругаясь
И споря, а он прислушивался к их голосам, и ему начинало казаться, что он здесь не нужен.
Его старались не тревожить, не отвлекать производственными делами, он даже на планерках не обязан был присутствовать — для него единственного было сделано исключение, и он не ходил на планерки. Не потому, что го котел: он просто понял, что Федору это ни к чему. Не случайно тот на каждом шагу провозглашал, что них теперь свой мозговой центр, освобожденный от всех производственных дел.
Иногда он заходил к Лаврецкому — шумный, веселый, наэлектризованный, и словно ветер пробегал по кабинету, казалось, даже листы белой бумаги шевелились, заряжаясь его энергией.
— Я вас приветствую, Игорь Владимирович, — кричал он еще от двери, протягивая обе руки, и в два огромных шага оказывался рядом. — Идет мозговая деятельность? Идет, я вижу. Очень рад. — Он удовлетворенно оглядывая кабинет, книги, папки, приборы, щелкал языком. — Здорово здесь у вас! Входишь и чувствуешь, как попадаешь в насыщенное поле мысли! Эх, посидеть бы вот так месяц-другой. Пустите? Шучу. Сейчас никак нельзя — огромные дела затеяли, по всем предприятиям только и слышно: блуждающие токи! Ну, а вы не обращайте внимания, работайте. Нужно что-нибудь?
— Дня на два нашу машину, ну и кого-нибудь еще в помощь, любого Проверить хочу кое-какие вещи.
— К сожалению, пока ни одного выделить не могу, все под завязку. Потерпите немного.
— Тогда дайте Ильяса, пусть поведет фургон. Я сам управлюсь.
— Что вы, Игорь Владимирович! Ильяса-то как раз меньше всего могу, он же мотается между ними, без него зарез Потерпите совсем немного, ну, месяц, полтора, схлынет горячка, тогда — пожалуйста, хоть всех. Ну, всего доброго, побежал.
Он уходил так же быстро, как появлялся, и опятв В кабинете повисала тягучая тишина.
Как-то зашел Гурьев. Они давно не виделись, Вадим Николаевич пропадал на объекте, не появлялся в институте по нескольку дней. А тут он зашел как-то под вечер — понадобились схемы на завтра, увидел свет в окне, приоткрыл дверь. Лаврецкий сидел над расчетами.
Они обнялись, как будто вечность прошла. Постояли так у стола. Потом Лаврецкий отодвинулся. Держа Гурьева за плечи, взглянул со стороны.
— Слушай, а ты ничего. Посвежел, по-моему, даже. Помолодел как-то.
— Посвежеешь тут, — с горечью сказал Гурьев. — С утра до вечера на вольном воздухе. Не работа — курорт. Тут тебе и физическая зарядка, в земле покопаться можешь.
Они сели.
— Курить можно? — спросил Гурьев. И тут же спохватился: — Нет, нет, не буду.
— Кури, — тихо сказал Лаврецкий. — Я и сам в последнее время…
— Ну уж это напрасно. — Гурьев задержал взгляд на лице Лаврецкого. — Что-то воодушевления не вижу. Работа идет?
— Идет понемногу. В общем, кажется, я близок к чему-то настоящему.
— Это прекрасно, — сказал Гурьев. — Просто прекрасно. Знать, что хоть ты делом занимаешься…
Они одновременно подняли глаза и опустили их.
— Ну, ладно, — сказал Гурьев. — Я пойду. Завтра с утра опять на завод. Давать результаты.
— Будь здоров, — кивнул Лаврецкий. — Где вы там сейчас?
— На машиностроительном. Очередную установку пускаем. Большой вклад в науку.
— Да… — сказал Лаврецкий. Он сидел сгорбившись, глядя исподлобья в угол. — Ну, ничего, я думаю, образуется.
Гурьев задержался в дверях, оглянулся и, чуть помедлив, вышел.
* * *
Готовился праздничный вечер, на котором (это было уже известно) отделу должны были вручить переходящее знамя института — отдел вышел вперед по всем показателям. Было также известно, что отдел должен получить крупную денежную премию из фондов предприятий — за внедрение передовой техники защиты от блуждающих токов.
Об этом Семен Борисович по секрету сообщил Жоре, а гот всем остальным. Настроение было приподнятое, к вечеру каждый отдел готовил сюрприз, и они решили, устроить мимическое представление "Погоня за блуждающими", захватывающий детектив в 15 картинах с прологом и эпилогом.
Жора и Ильяс изображали блуждающие токи, Ким должен был играть роль детектива. Хотели подключить к этому делу еще и Гурьева, — Жора — главный режиссер — утверждал, что Гурьев с его мрачно-угрожающим видом — вылитый детектив — этакий готовый Мегрэ, — но Ким утверждал, что он гораздо больше подходит к типу закоренелого преступника, и предлагал использовать его в качестве "главного блуждающего". Однако Вадим Николаевич наотрез отказался от того и от другого. Посетовали, решили играть без него, уже сконструировали великолепные костюмы из раскрашенного ватмана, матерчатых лоскутов и кальки. Но все сорвалось непредвиденным образом.
В конце дня Хатаев пришел на планерку с каменным, серым лицом. На щеках его выступили жесткие бугры — таким его еще никогда не видели.
Он угрюмо сидел за своим столом, ждал, пока все соберутся, затем встал, сказал зло:
— Часа три назад к нам сюда позвонили с машиностроительного и сообщили, что часть цехов стоит — по-видимому, пробило кабель. И кто-то из нас, — он подчеркнул голосом это слово и медленно повел глазами по лицам, — кто-то из нас ответил: "Обращайтесь в аварийную службу — это их дело". Сказал и повесил трубку. Повреждение не устранено до сих пор. Кто здесь был в конце дня?
Выяснилось, что были все. Они собрались получить зарплату, а потом обсуждали подробности предстоящего выступления на вечере.
— Тем хуже, — сказал Хатаев, — мы опозорили себя в глазах руководства. Вы представляете, что это значит сейчас?
— Вадим Николаевич, — грубо сказал Жора, — признавайтесь, чего уж там. Это ведь ваша постоянная присказка, что мы, дескать, не аварийная команда.
Гурьев медленно повернул голову, удивленно и вместе с тем с каким-то интересом стал вглядываться в лицо Жоры.
— Вы сказали, Вадим Николаевич? — Хатаев резко повернулся.
— Я не один раз говорил это, — медленно произнес Гурьев, окая, — могу повторить и сейчас. Я считаю, что мы не своим делом занимаемся. Но об аварии слышу впервые.
— Значит, на телефонный звонок не вы отвечали? — решил уточнить Федор.
— Нет, не я.
— Так… Кто же? Может, вы, Ким Сергеевич?
— Я сказала, — почти крикнула Женя — Я. Понимаете?! Взяла трубку и сказала.
Несколько мгновений они с Хатаевым смотрели в упор друг на друга. Потом он поморщился, вздохнул.
— Понимаю ваш благородный порыв. Но отвечал мужской голос.
