— Молодец, дяденька! Дальше тут мелко!
— Двигай на берег!
Он вылез на берег, устало и тяжело дыша, и с мрачной определенностью подумал: «Ну и пошутил же ты над собой, толстый и веселый журналист Рогов!»
— Мальчишки! — позвал он своих спасителей. — Сколько же отсюда до военного пляжа?
Один, побойчей, ответил:
— Да километра полтора, не больше. Тебя за поворот занесло. Хочешь, доведем?..
По колкому, усеянному острыми ребристыми камнями берегу Рогов доковылял до того места, где разделся. Достав из кармана мокрыми руками часы, не на шутку испугался:
— Батюшки светы! Через пятнадцать минут ко мне ребята придут, а я как голый король!..
И все же он успел. Когда Каменев и Женя постучались в номер, Леня открыл дверь и, фыркая губами, исполнил туш. Объемистый, рябой от наклеек чемодан стоял у дверей, словно первым готовился покинуть жилище. На столе, застланном простенькой скатертью, важно красовалась пузатая бутылка «Мартеля», блюдо с огурцами, яблоками и помидорами, горка аккуратно нарезанного черного хлеба и две бутылки боржоми.
— Вот это натюрморт! — потирая руки, воскликнул Каменев. — Просто королевская закуска.
— А что? — самодовольно подбоченился Рогов. — Есть еще заветная банка крабов. Для себя, как говорится, берег. Но я ее тоже выложу на алтарь отечества.
Он и крабы открыл.
Трое сели за стол. Были сейчас эти трое очень разными по настроению людьми. Леня держался неестественно весело. Если надо было что-то подать или прикрыть скрипучую, то и дело распахивавшуюся от сквозняка дверь, он шумно вскакивал, задевал на своем пути стулья. Женя была откровенно печальной, и когда даже пыталась улыбаться, то натянутая эта улыбка не украшала ее озабоченного лица. Светлый хохолок выгорающих на солнце волос не вздрагивал на ее голове. Еще никогда она так не обнаруживала перед другими своего неумения прятать чувства. Георгий держался с каменным спокойствием, давая понять, что для него эта встреча хоть и тяжела и сложна, но вовсе не тягостна.
— Ну что ж, друзья степновцы, замешанные на палящем солнце и бешеном ветре. Не пора ли нам по маленькой? — декламировал с наигранным пафосом Леня. — Припомним всю народную мудрость. «Чару пити — здраву быти», «По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей». Или: «Нальем, нальем, товарищ, бог знает, что с нами случится впереди». Хотя это ни к чему. Типичнейший пессимизм и водколейство. Это из тех абзацев, что сокращаются даже тогда, когда на газетную полосу ставить нечего. Кто еще продолжит начатый мною перечень?
— «Последний в дорогу бездельник, кто с нами не пьет», — подсказал Георгий.
— Верно, Жора! — подхватил Рогов. — И как это я забыл! С этого начинать следовало бы.
— Или вот, перевод с грузинского: «Выпьем, выпьем, пока тут, на том свете не дадут. Если же и там дадут, выпьем там и выпьем тут».
— Это слишком грустно, — заметила тихо Женя. — А ну его к черту, тот свет!
— Согласен, — громогласно подхватил Рогов, — не надо трогать подобных тем. Самое лучшее: «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил». Подлинный жизнеутверждающий оптимизм. Ну да ладно, ближе к делу.
Леня отвинтил на коньячной бутылке нарядную пробку, налил полстакана Каменеву, полстакана себе и занес горлышко над Жениным стаканом.
— А я коньяк ни разу в жизни не пила, — нерешительно заявила Светлова.
Рогов коварно прищурился. Все в нем было сейчас наигранным, даже мимика на лице. «Так, наверное, комик выходит на сцену, похоронивший перед этим родного сына», — почему-то подумала Женя.
— Все же я вам налью, товарищ старший лейтенант Светлова, — обратился он к ней шутливо. — Малюсенький глоточек налью. Наготове тост, за который вы не сможете не выпить. Я это вам со всей журналистской проницательностью говорю. — И несколько капель коньяку упали в ее стакан.
— Как он светится! — восхищенно заметил Каменев.
— Жорка, — подняла брови Светлова, — смотри какой в тебе алкоголик пробуждается.
— Я же не в космос готовлюсь, — ответил тот смиренно, — парашютист имеет право позволить себе чуть побольше, чем космонавт. С него не каждый день кардиограммы снимают. — Он пригладил растрепавшиеся волосы и напомнил: — Однако, дорогой Леонид Дмитриевич, не кажется ли вам, что первый тост должен быть мой?
— Нет, не кажется, — без вызова в голосе остановил журналист и дружески положил руку на его твердое костистое плечо. — Этот монастырь пока еще мой, — обвел он глазами неприхотливый номер гостиницы, — и в нем живут еще по моему уставу.
— Подчиняюсь, — смутился капитан и слегка вспыхнул.
Рогов поднялся над столом, держа в руке стакан. Рука подрагивала.
— Друзья! Не буду длинным. Что было, то было и пусть порастет быльем. Я хочу выпить за вас и вашу любовь. В общем, горько, ребята. Горько! — повторил он и, чокнувшись, выпил. Затем заставил их поцеловаться под еще один выкрик «горько». Пока Каменев медленно тянул крепкий напиток, голосом церковного дьячка Рогов приговаривал: — Пей до дна, пей до дна!
Женя, не раздумывая, проглотила налитое ей на донышке стакана и поперхнулась. Кашляя, отошла от стола. Рогов бросился с яблоком, но она сделала протестующее движение. Тогда он подал стакан с боржоми. После нескольких жадных глотков Светлова перевела дух. По ее лицу катились слезы.
— Мальчики, — прошептала она, — и как только вы можете пить такую гадость! Какие вы, право, мученики!
Потом они выпили еще, не принуждая Женю, и потекла длинная беседа. Перескакивая с одного на другое, они рассказывали друг другу интересные были: Рогов — о своих путешествиях, Каменев — о прыжках, о небе.
Время, казалось, оцепенело. И когда рассеянно их слушавшая Женя поглядела на часы, изумленно вскрикнула:
— Мальчики, мы сели в четыре, а сейчас уже семь! Ну и ну!
— Да, — спохватился Каменев, — у меня же билеты на восьмичасовой сеанс. Идемте с нами, Леня.
— Нет, Жора. Очень тебе благодарен, — отказался Рогов. — Мне еще надо привести в порядок и мысли и вещи.
Они все одновременно встали из-за стола, как будто им кто-то скомандовал.
— А теперь вы отвернитесь, Жора, — потребовал Рогов и сразу перестал улыбаться, лицо его побледнело. Каменев недоуменно пожал плечами, стараясь понять, для чего это нужно журналисту. — Да-да, отвернитесь, — настойчиво повторил Леня. — Я не хочу, чтобы вы видели, как мы с Женей поцелуемся. И еще вас обоих очень и очень хотел бы я попросить: не приходите завтра меня провожать на аэродром. Сделайте такую милость, ребята. Ну и вообще выше головы!..
