Поблагодарив сестру, Тэнго провел в зале приема еще полчаса, читая книгу на старинном диване. Из открытого окна доносились запах моря и шелест сосен. Бесчисленные цикады в сосновых кронах скрежетали из последних сил. Будто выжимая из времени, которое им осталось, все самое важное.
Наконец подошла сестра Тамура, сообщила, что сеанс реабилитации закончен и можно повидаться с отцом.
— Я провожу вас, — сказала она.
Тэнго поднялся с дивана и невольно окинул взглядом свое отражение в зеркале на стене. Линялая джинсовая рубашка без пуговиц поверх майки с гастролей Джеффа Бека, зеленые бриджи с мелкими пятнышками от пиццы на коленях, тысячу лет не стиранные кеды цвета хаки, бейсбольная кепка. В общем, никак не похож на тридцатилетнего сына, который два года спустя навещает в больнице отца. В руках — ни цветов, ни гостинцев. Только из кармана торчит потрепанная книженция. Неудивительно, что сестра посмотрела на него как на идиота.
Сестра Тамура повела его куда-то через внутренний двор и по дороге вкратце рассказала, как здесь все устроено. Всего корпусов три, и каждого пациента кладут в первый, второй или третий в зависимости от стадии болезни. У отца Тэнго сейчас средняя стадия, поэтому он лежит во втором. Предыдущая стадия считается легкой, следующая — тяжелой. Обратного порядка в принципе не бывает, и после третьего корпуса не предлагается уже ничего. Кроме, понятно, крематория, о котором сестра тактично промолчала. Но ее намек Тэнго понял без объяснений.
Отцовская палата была двухместной, но сосед отлучился на какие-то курсы. Курсов здесь было множество — лепка из глины, садоводство, гимнастика и так далее. Хотя их называли реабилитационными, велись они не для того, чтоб лечить, а чтобы хоть ненадолго сдержать развитие неизбежно прогрессирующей болезни. Ну или просто занять чем-нибудь пациентов. Отец сидел в кресле у распахнутого окна, сложив руки на коленях, и смотрел на улицу. На столике рядом — горшки с какими-то желтыми цветами. На полу — особо мягкое покрытие, чтобы можно было упасть и не ушибиться. Две деревянные кровати, два письменных стола, пара шкафчиков для одежды и личных вещей. К столам приторочено по небольшой книжной полке. Когда-то белые шторы за много лет пожелтели от яркого солнца.
О том, что старик в кресле у окна — его отец, Тэнго догадался не сразу. Слишком уж тот уменьшился в размерах. Усох — так, пожалуй, будет точнее. Совсем поредевшие волосы напоминали заиндевевшую лесную лужайку. Щеки ввалились, отчего глаза казались гораздо крупнее, чем раньше. Лоб разрезали три глубокие морщины. Череп словно бы искривился — но, возможно, просто весь полысел. Брови стали длинными и густыми. Из ушей торчали в разные стороны длинные седые волоски. Уши, и раньше немаленькие, казались теперь огромными и походили на крылья летучей мыши. Не изменился, пожалуй, один только нос. Круглый и приплюснутый, в отличие от ушей. Странного темно-красного цвета. Из полуоткрытого рта с зубами, торчащими в разные стороны, казалось, вот-вот потечет слюна. Глядя на этого старика у окна, Тэнго невольно вспомнил последний автопортрет Ван Гога.
Когда Тэнго вошел в палату, старик обернулся к нему лишь на секунду — и уставился в окно опять. На взгляд издалека, он напоминал скорее мышь или белку, нежели человека. Примерно таким интеллектом он теперь обладал. И все же, вне всяких сомнений, это был отец Тэнго. Или, по крайней мере, то, что от него оставалось. За два года время отняло у старика очень многое. Отняло безжалостно, точно сборщик налогов, конфисковавший последний скарб у бедняка. Сколько Тэнго помнил отца, тот всегда был подтянутым, целеустремленным и буквально горел на работе. Пускай и не семи пядей во лбу, но со своими жизненной философией и силой воли. Ни разу Тэнго не слышал, чтобы отец на что-нибудь жаловался. Теперь же перед ним сидел не человек, а пустая оболочка. Скорлупа, в которой не осталось никакого тепла.
— Господин Кавана? — позвала сестра Тамура. Громко и внятно. Как учат медсестер разговаривать с пациентами. — Господин Кавана. Смотрите, кто к вам пришел. Это ваш сын!
Старик опять обернулся. Его глаза напомнили Тэнго два опустевших ласточкиных гнезда под крышей заброшенного дома.
— Здравствуй, — сказал ему Тэнго.
— Господин Кавана, к вам приехал ваш сын из Токио, — добавила сестра.
Ничего не отвечая, отец смотрел на сына в упор — так, словно пытался прочесть объявление на неизвестном ему языке.
— В половине седьмого ужин, — сообщила медсестра для Тэнго. — До тех пор можете побыть с ним, сколько хотите.
Когда она ушла, Тэнго в растерянности подошел к отцу и опустился в кресло напротив. Старое кресло с полинявшей обивкой, деревянные подлокотники все в царапинах. Отец, не поворачивая головы, следил за ним птичьим взглядом.
— Ну как самочувствие? — спросил Тэнго.
— Твоими молитвами, — церемонно ответил отец. О чем говорить дальше, Тэнго не представлял. Теребя пуговицу на рубашке, он посмотрел на сосновую рощу за окном. И опять взглянул на отца.
— Из Токио приехал? — спросил отец.
— Из Токио.
— На скором поезде?
— Да, — ответил Тэнго. — Сначала до Татэямы на скором, потом на обычном до Тикуры.
— Мы с тобой встречались у моря? Тэнго не выдержал.
— Я — Тэнго. Тэнго Кавана. Твой сын.
— А откуда в Токио? — спросил отец.
— Коэндзи, округ Сугинами.
Морщины на лбу старика вдруг сделались резче.
— Много людей часто врут, лишь бы не платить за телевидение «Эн-эйч-кей».
— Папа, — снова позвал Тэнго. Этого слова он не произносил уже тысячу лет. — Я Тэнго, твой родной сын.
— У меня нет сына, — отрезал старик.
— У тебя нет сына? — механически повторил Тэнго. Отец кивнул.
— Кто же я для тебя?
— Никто, — ответил отец. И покачал головой. Задохнувшись, Тэнго на несколько секунд потерял дар речи. Отец тоже умолк. Оба сидели в тишине, каждый думал о своем. И только цикады за окном стрекотали, как полоумные.
А ведь старик, похоже, не бредит, подумал Тэнго. Да, у него провалы в памяти и вывихнутое сознание. Но то, что он говорит, вполне может быть правдой. Тэнго чувствовал это интуитивно.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил он.
— Ты — никто, — ответил отец без какой-либо интонации. — Всегда был никем, сейчас никто, да так никем и останешься.
Ну хватит! — подумал Тэнго.
Ему очень хотелось встать, уйти отсюда, добраться до станции, вернуться в Токио. Но что-то удержало его — прямо как того парня в Кошачьем городе. Возможно, любопытство. Он должен узнать, что с ним происходит. Получить конкретные ответы. Возможно, в тех ответах для него таится опасность. Но если уйти сейчас — скорее всего, шанса узнать о себе правду больше не представится. Истина просто утонет в бескрайнем хаосе этого мира.
