— К сожалению, командор, продержаться на плаву не сможем. Ваши трубы потянут на дно не хуже якорей. Нам бы плоты и шлюпки спустить. Что? Высылаете вертолет? Сесть ему некуда, разве что веревочная лестница…
Я представил себе академика Анисимова на капитанском мостике «Ильича».
Сейчас его богатырский подвиг, совершенный в ООН, где он добился решения создать под ледяным куполом Антарктиды Город–лабораторию — модель грядущего, мог оказаться напрасным. Природа встала у него на пути, топя наши трубы.
Айсберг вынырнул из мглы пугающе близко. Он загородил собой пробитую ледоколом полынью. И корабль врезался в него.
И тут снежную сетку раздернуло. Вдали появились остальные корабли флотилии ООН. С ледокола «Ильич» взмыл вертолет.
Паника у нас на лесовозе могла бы утихнуть. Корабль не погружался вводу, не менял положения. Но покатая палуба страшила, напоминая о близком конце.
Несколько шлюпок удалось спустить на воду, и к веревочным трапам, крича и ругаясь, рвалась толпа.
Невозмутимый капитан Нордстрем, попыхивая трубкой, неторопливо стал спускаться с капитанского мостика.
Я нагнал его.
— Как грузы? — по–английски спросил я его. Пригодились мне мои занятия английским, который я изучал вместе с Аэль, когда она освоила японский.
Капитан раздраженно обернулся, но, узнав меня, ответил насколько мог вежливо:
— Прошу прощения, сэр. По морскому уставу: люди прежде грузов.
— Какова опасность? — постарался уточнить я как можно более спокойно, хотя понимал, что дело плохо.
Норвежец буркнул:
— С вашего позволения, сэр, мы сели… на ледяной риф.
— Можно осмотреть повреждение?
В носовом трюме мокрые трубы образовали завал, преградивший нам путь. Впереди в электрическом свете поблескивала зеленоватая ледяная глыба. Подводный выступ айсберга, протаранив судно, вдвинулся в трюм, разбросал штабеля. К счастью, он закрыл собой пробоину, подобно кинжалу, оставленному в ране. Но вода все же проникала между льдом и рваными краями пробитого отверстия.
Идти стало совсем скользко и трудно. Я бы не пробрался дальше, если бы не помощь Спартака.
Остановились перед пробоиной. Она ужасала.
Норвежец обернулся к сопровождавшему нас помощнику, худому и длинному моряку:
— Дать малый вперед. И так держать, чтобы не сползти с ледяного бивня.
— Есть, сэр, — отозвался моряк и исчез.
— Кэптен, — возможно более спокойно и твердо обратился я к капитану, — результат экспедиции зависит от этих труб. Без них остальным судам нечего делать в Антарктиде.
Капитан по–бычьи наклонил голову и тупо уставился на меня, будто впервые увидел.
— Трубы надо выгрузить на айсберг. Все до единой, — посоветовал я.
Моряк выпустил в меня клуб дыма и презрительно произнес:
— Нет портальных кранов, сэр. Мы не в доках, с вашего позволения.
— Сюда летят вертолеты. Они и станут кранами.
Норвежец словно подавился дымом:
— Если вы согласитесь, сэр, я пошлю за врачом.
Я пропустил мимо ушей его учтивую грубость:
— Лучше за третьим штурманом. Он отвечает за грузы.
— Здесь не только трубы, если вы припомните. Кроме труб, еще и части зданий, в которых установили бы ваши трубы.
— Выгружать надо трубы, только трубы и все трубы, — настаивал я.
— Есть, сэр, — буркнул он и отправился отдавать приказания.
Вместе с ребятами поднялись мы следом за ним на крутую палубу.
Лесовоз слегка содрогался. Винты работали, надвигая его на ледяной бивень, как назвал выступ айсберга капитан. Судно словно цеплялось за врага, поразившего его.
Зазвучала команда. Матросы оставили шлюпки и бросились к крышкам трюмных люков.
Загрохотали судовые лебедки.
К величайшему изумлению сидящих в шлюпках людей, лесовоз готовился к разгрузке».
«Я перебрался на айсберг в одной из шлюпок вместе с латиноамериканцами и негром Мбимба.
Склон айсберга напомнил мне покатую палубу лесовоза. Волны набегали на него, слизывая снег. Мокрый лед был скользким.
Шлюпку вытащили на снег, и его сразу затоптали.
Мигуэль и Педро стали махать снятыми с себя куртками, сигналя вертолету с первой партией труб, что готовы к их приему.
С вертолета заметили, и скоро первый штабель труб повис над нашими головами.
К кромке льда приставали другие шлюпки.
К гибнущему кораблю подлетел еще один вертолет. И, пока первый опускал на айсберг свой груз, второй вытаскивал очередной штабель из трюма.
Люди, недавно паниковавшие на тонущем корабле, теперь, чувствуя твердую почву под ногами, забыли о пронизывающем ветре, освобождали трубы от цепей, укладывали на снег и махали пилоту вертолета, крича на разных языках: «Вира!», «Майна!», «Даун!», «Ап!», «Унтер!», «Хох!».
Меня очень беспокоил ветер и крутая сторона айсберга, я настаивал, чтобы трубы клали вдоль ската. Но с этими людьми трудно было сладить. Они не признавали в столь невзрачной фигуре, как я, начальство и отмахивались от меня.
— Ох уж эти боссы! — проворчал Мигуэль. — Не попался нам этот в Централь–парке. С ним бы мы справились.
Педро резко оборвал его, опасливо глядя в мою сторону.
— А что мне! — отозвался Мигуэль. — У нас свобода слова. И все равно нас должны кормить, пока не доставят обратно. Никаких домов не будет! Тютю! Хлюп–хлюп! Нет крыш над головой.
— А дома под крышей нас с тобой никто кормить не станет, — напомнил Педро. — Да услышит меня пресвятая дева!
Грохот рухнувшего от резкого порыва ветра штабеля труб, положенных не так, как я требовал, заглушил голоса. Трубы будто нехотя покатились по склону. Снег замедлял движение, но ветер вражьей силой гнал их к воде.
Люди, отозвавшись на мой зов, бросились к трубам. А злобное, грохочущее железо, словно взбесившись, готово было сокрушить все на своем пути.
Не было здесь ни ломов, ни клиньев, ни другого инструмента. Нечего было вбить в лед или поставить на пути ожившего металла.
И тут случилось, казалось бы, невероятное. Щуплый, с виду трусливый Педро обогнал катящуюся трубу и бросился под нее. Притом не плашмя, а встав на четвереньки, чтобы через него трудно было перекатиться.
Труба придавила человека, казалось, расплющила его или вдавила в снег.
Педро истошно кричал.
Мы с Мигуэлем и Мбимбой бросились к нему. Негры из Кейптауна, недавно дравшиеся с ним на палубе, вытащили его и отнесли подальше.
Труба остановилась, другие трубы налетели на нее, громоздясь огромной кучей «хвороста», где каждую «хворостинку» вдвоем не обнимешь.
