— Готовь свое мясо, — сказал ей Кьюин. — Твои слова пугают меня.
Так и пошло:
В лесу из ольхи и ивы две лошади плескались в пруду.
В лесу из дуба и липы по южным тропам прыгали зайцы, толстые как свиньи.
В лесном кустарнике из бука и можжевельника он добыл жирных птиц, созревших для убийства.
Девять недель Кьюин бегал вдоль опушки и находил странные леса, и в каждом из них он убивал добычу, которой поддерживал деревню. Его вера в себя росла. Рана на ноге тревожила его все меньше и меньше. Он опять стал легконогим. Никто в деревне больше не смеялся над ним, зато он смеялся над всеми. Он стал отважным и смелым.
В десятый раз он пришел к Ясень только с одним копьем и одним ножом.
Она бросила веточки, выбрала кость, поставила на крест и открыла глаза. И не сказала ничего. Несмотря на грязь, покрывавшую ее лицо, Кьюин заметил, что она побледнела. Она захотела прервать гадание и смешать ветки, но Кьюин остановил ее:
— Деревня голодна. Скажи мне, где можно поохотиться.
— В лесу из березы и боярышника.
— И на кого?
— Ни на одного зверя, известного смертному, — тихо сказала она. — Я вообще не узнаю этот кусок кости.
— Тогда я буду надеяться, что его можно съесть.
— Тебе потребуется больше, чем эта надежда. Тот, кто ждет тебя в лесу, более жесток, чем любой зверь, на которого ты охотился. И он не побежит, он ищет тебя. Он сам охотник. Подожди неделю, Кьюин, и я опять раскину кости для тебя.
— Я не могу ждать. Деревня не может ждать. Я — единственный оставшийся охотник.
Ясень опять посмотрела на лес кости.
— Этот лес — очень плохое место. Даже земля отвергла его. — Она сломала веточки и кость. — Тот, кто бродит там, сумасшедший, и сделан из сумасшедшего ума. Он вышел из тени, чтобы остановить тебя. Ты добыл слишком много. И ничего не заплатил. Моя ошибка. Моя ворожба и твоя охота призвали древнюю и страшную силу.
— Ей придется иметь дело со мной, — ответил Кьюин. — Я принесу тебе кусок мяса еще до наступления темноты.
— Ты будешь мертв еще до полудня.
— Я проживу намного дольше.
— Да, я верю, что проживешь, — сказала Ясень, — но не в этом мире.
И он побежал вдоль края леса.
Ясень обдумала его слова. В полдень она бросила веточки и кость, но они ничего не рассказали ей. Она улыбнулась и обрадовалась.
Значит, он был прав, по меньшей мере в этом.
Часом позже она опять бросила веточки и кость и печально покачала головой, ибо увидела лес из березы и боярышника, и расщепленную человеческую кость, лежащую в нем.
В лесу из березы и боярышника человек бежит от тени...
Она подобрала кость и вскрикнула: кость была горячей, как кровь.
Спустя несколько минут ее тело выгнулось от боли, а камень в ладони стал холодным, как смерть.
Ясень собрала свои пожитки и приготовилась уходить из окрестностей деревни. Подняв сломанный сучок ясени, она посмотрела на плесень, появившуюся на костях, лежавших около костра, и улыбнулась.
— Это было хорошее имя, — сказала она вслух. — Ты почти понял. Как только меня не называли, но это имя — самое близкое. Когда меня называют, я прихожу, а если я пришла, я должна служить так, как меня назвали. Но это имя подошло очень близко к тому, кем я являюсь на самом деле. Ты почти понял мою природу и ту часть во мне, которая не является природой. Кьюин, ты и охотник, и жертва; тень твоих мыслей стала зверем, который убил тебя. Но благодаря доброте моего имени, ты ускакал в дикую страну без боли.
Из лесной страны вышел зверь. Призванный Ясенью, он ушел из своего старого места, чтобы насытиться плотью тех, кто жил здесь. Она закончила свою работу. Охотник сделает остальное. Судьба деревни решена. А ей предстоит долгое путешествие, пока она не найдет следующее место и время, которые назовет ее повелитель в этом мире.
Но прежде она сделала маленький холмик из земли и мела, написала имя Кьюина на сломанном сучке и похоронила его вместе с кусочком кости ее умершего сына.
Таллис закончила историю. Мистер Уильямс какое-то время обдумывал то, что услышал.
— Я ничего не понял, — наконец признался он.
Краска вернулась на щеки Таллис. Она поправила волосы и глубоко вздохнула, как если бы избавилась от большого напряжения. Потом удивленно посмотрела на него:
— А что тут непонятного?
— Эта женщина — Ясень — действительно призвала демона?
— Не демона. Охотника.
— Но она призвала его, чтобы уничтожить деревню и юного Кьюина. Почему она убила юношу?
Таллис пожала плечами:
— Не думаю, что она хотела его смерти. Она только выполняла свою работу. Призвать Охотника.
— Но почему?
— Не знаю! — раздраженно ответила Таллис. — Спроси ее! Я думаю, что у нее не было настоящей силы. Все ее пророчества шли от Охотника, и она с удовольствием делала бы добро, но так не бывает, и, в конце концов она всегда призывала бурю.
Мистер Уильямс посмотрел на нее:
— То есть она всегда призывала его. Разрушителя.
Таллис подняла руки, ладонями вверх, как бы сдаваясь:
— Да. Во всяком случае мне так кажется. Деревня девять раз удачно поохотилась. И ничего не заплатила.
— Но, судя по твоей истории, Кьюин и Охотник — одно и то же.
— Конечно, — ответила Таллис. — Кьюина забрал лес. Взял его темную часть и сделал из нее Охотника. Именно это должна была сделать Ясень. Неудивительно, что она говорила так двусмысленно.
— И все-таки я кое-что не понимаю, — сознался мистер Уильямс. — Например, эта кость, в конце. Она чья? Неужели Кьюин сын Ясень?
— Это только история, — вздохнула Таллис. — Она произошла много лет назад, но я рассказала тебе очень недавнюю версию.
— Насколько недавнюю? — спросил мистер Уильямс, и очень удивился, услышав ответ:
— Самое большее несколько сотен лет.
— Несколько сотен лет. Откуда ты знаешь?
— Мне подсказали, — озорно ответила Таллис.
— А, конечно. Но если бы я был тобой, я бы придумал конец получше.
Таллис замотала головой, возмущенная предположением:
— Тогда бы я изменила историю.
— Да. К лучшему.
— Но ты не можешь изменить то, что есть, — с раздражением сказала она. — История существует. Она — реальность. Если я изменю ее, я что-то изобрету, и она станет нереальной, вымышленной.
— Или улучшенной.
— Бессмыслица. Это же не сказка. Не Энид Блайтон.[17] Это реальность. Почему ты не понимаешь? Если к тебе приходит прекрасная мелодия, ты записываешь ее такой, как она есть...
— Конечно.
— И ты же не меняешь ее потом.
— Иногда меняю.
Таллис его слова ошеломили.
