Он взглянул на мой жезл и мягко заметил: — Это ведь марсианский жезл, не так ли, сэр? Очень интересно... Вам, наверное, лучше оставить его здесь — он будет в полной сохранности.
Я ответил: — Я беру его с собой.
— Сэр? — Он недоумевающе поднял брови, ожидая что я тут же исправлю свою столь очевидную ошибку.
Я порылся в любимых бонфортовских выражениях-штампах и выбрал одно из них, с помощью которого он любил давать понять, что настаивает на своем. — Сынок, вы уж вяжите по-своему, а я буду вязать так, как привык.
Лицо его сразу потеряло всякое выражение. — Очень хорошо, сэр. Прошу вас, сюда, пожалуйста.
* * *
У входа в тронный зал мы остановились. Трон, расположенный на возвышении в дальнем конце зала, был пуст. По обеим сторонам огромного помещения толпилась знать и придворные. Видимо, Патил дал какой-то незаметный сигнал, потому что не успели мы подойти, как грянул гимн Империи. Все застыли: Патил оцепенел, как внезапно выключенный робот; я — замер в усталой неподвижности, приличествующей утомленному человеку моего возраста, который делает это, потому что должен. Придворные сделались похожими на манекены в витрине какого-нибудь роскошного магазина. Наверное, мы все же недаром тратим деньги на содержание двора — все эти вельможи в роскошных одеяниях и копьеносцы являют весьма живописную картину.
Когда гимн оканчивался, откуда-то сзади появился и он сам — Виллем, Принц Оранский, Герцог Нассау, Великий герцог Люксембургский, Глава Рыцарей Священной Римской империи, генерал-адмирал Имперских Вооруженных Сил, Советник Марсианских Гнезд, Покровитель Бедноты и Божьей милостью Король Низии, Император Планет и Межпланетного пространства.
Лица его я разобрать не смог, но это смешение символов внезапно вызвало симпатию. Я больше не чувствовал враждебности к системе королевской власти.
Как только Король Виллем сел, гимн окончился. Он кивнул собравшимся в ответ на их приветствие, и толпа придворных стала вести себя свободней. Патил ретировался, и я, зажав жезл под мышкой, начал свое длинное шествие, немного прихрамывая (невзирая на слабое притяжение). Путь к трону очень напоминал путь во внутреннее гнездо Кккаха, не считая того, что сейчас я не был напуган: просто было тепло, и в ушах раздавался какой-то звон. В воздухе одна за другой звучали мелодии Империи: «Христианский король» сменялся «Марсельезой», за ней следовал «Звездный полосатый стяг» и так далее.
Дойдя до первого возвышения, я поклонился, у второго и третьего сделал то же самое и отвесил низкий поклон — уже возле самых ступенек трона. На колени я не встал: вставать на колени надлежало только аристократам, а рядовые подданные разделяют суверенность со своим повелителем. Иногда в стерео и в театре по незнанию делают коленопреклонение обязательным для всех, поэтому Родж прежде всего убедился, что я знаю, что делать.
— Аве, Император! — Будь я голландцем, я бы сказал «Рекс», но я — американец. Мы обменялись с королем несколькими фразами на школьной латыни: он спросил меня, что мне нужно, а я напомнил ему, что он сам призвал меня пред свои ясные очи и т. д. После этого он перешел на англо-американский, на котором говорил с легким нижневосточным акцентом.
— Ты верно служил нашему отцу. И теперь мы надеемся,
что так же верно будешь служить нам. Что ты на это можешь ответить? 1 ’
— Желание моего повелителя — мое желание, Ваше Величество.
— Приблизься.
Может, я немного переборщил, но ступеньки были довольно высокими, а нога моя разболелась по-настоящему — психосоматическая боль ничем не легче настоящей. Я чуть не упал — Виллем мгновенно вскочил с трона и поддержал меня за руку. По залу прокатились вздохи. Он улыбнулся мне и тихонько произнес: — Спокойно, старина. Постараемся сделать это представление покороче.
Он подвел меня к скамеечке, расположенной перед троном, и я уселся на нее, причем довольно неприлично — на мгновение раньше, чем он сам вернулся на трон. Затем он протянул руку за свитком, и я передал его. Развернув лист бумаги, он сделал вид, что внимательно изучает его.
В зале раздавалась негромкая музыка, двор потихоньку развлекался сам собой. Женщины смеялись, благородные джентльмены отпускали в их адрес комплименты, мелькали веера. Почти никто не двигался с места, но и никто не стоял неподвижно. Между придворными сновали маленькие пажи, похожие на микеланджеловских херувимов, предлагая присутствующим подносы со сладостями. Один из них с поклоном предложил поднос Виллему, и тот взял с него конфету, не отрываясь от свитка. Затем паж предложил поднос мне, и я тоже взял конфету, понятия не имея, прилично это делать или нет. В руке у меня оказалась замечательная шоколадная конфета без начинки, которые умеют делать лишь в Голландии.
Через некоторое время я понял, что многих придворных знаю по фотографиям. Здесь присутствовало большинство незанятых аристократов Земли, даже членов королевских фамилий, пребывающих здесь под прикрытием своих второстепенных титулов герцогов или графов. Болтали, что Виллем содержит их здесь, чтобы придать блеск своему двору; некоторые считали, что он специально взял их поближе к себе, чтобы держать подальше от политики и других вредных занятий. Скорее всего, в какой-то степени верным было и то, и другое. Были здесь и дворяне некоролевского происхождения, представляющие с дюжину наций. Некоторым из них действительно приходилось работать, чтобы прокормиться.
Я поймал себя на том, что пытаюсь оттопырить губы по-габсбургски и по-виндзорски задрать нос.
Наконец Виллем опустил свиток. Музыка и разговоры мгновенно прекратились. В мертвой тишине он произнес: — Твои предложения полностью удовлетворяют нас. Мы утверждаем список.
— Вы очень милостивы, Ваше Величество.
— Мы известим тебя о назначении кабинета. — Он склонился ко мне и прошептал. — Не вздумай спускаться по этим ступенькам спиной вперед. Я сейчас исчезну.
— О, вы очень милостивы, сир, — прошептал я в ответ.
Он встал (следом за ним вскочил и я) и быстро удалился,
шурша мантией. Я обернулся и заметил несколько удивленных взглядов, устремленных на меня. Но тут снова заиграла музыка, и я получил возможность удалиться, в то время как придворные вновь занялись вежливыми разговорами.
Не успел я выйти из зала, как возле меня вновь появился Патил. — Прошу вас, сэр. Сюда, пожалуйста.
Представление было окончено; теперь мне предстояла настоящая аудиенция.
Он провел меня в небольшую дверь, затем по пустынному коридору еще в одну маленькую дверь, и мы оказались в совершенно обычном кабинете. Единственное, что в нем было королевского, так это укрепленный на стене щит с гербом Дома Оранских и с их бессмертным девизом «Воздвигаю!» Здесь же стоял большой письменный стол, заваленный бумагами. Посреди стола прижатый грузом в виде двух металлических детских башмачков лежал оригинал списка, копия которого находилась у меня в кармане. На столе в медной раме висел групповой портрет покойной императрицы с детьми. У одной из стен стоял диванчик, а рядом с ним располагался небольшой бар. В кабинете была еще пара кресел, а у письменного стола стояло кресло-качалка. Остальная мебель вполне могла бы находиться в кабинете какого-нибудь частного врача.
