И, наконец, я – скромный рассказчик этой истории, имевший школьное прозвище «Штырь». Интересно, что происходило оно не от металлического прута, а от сокращения слова «Эйнштейн». Единственным предметом, в котором я блистал, была физика… Эйнштейн-Штейн-Штырь. Вот такая редукция. Я был той прочной, но ничем не выдающейся серединой, которая необходима в любой компании. На фоне своих ярких друзей я, наверное, смотрелся немного бледно, но мне было интересно с ними, и я не давал распасться этой компании отчаянных индивидуалистов. Боюсь, что их отношение ко мне было слегка покровительственным. Впрочем, меня это не обижало.
И еще была Она. Не имея никакого отношения к нашей буйной компании, она послужила первотолчком этой истории. Света Лазурская – девочка, при взгляде на которую у меня подгибались ноги и пропадал дар речи. Такой немыслимой красоты я никогда больше не видел и надеюсь, что не увижу. Кажется, мы всей командой были в нее влюблены, разве что непроницаемый Мозолевский либо устоял, либо ухитрялся никак не проявлять своих чувств. Самые безумные авантюры совершались именно в честь нашей дамы сердца, хотя мы никогда бы не признались в этом даже под пытками. С высоты взрослого опыта я вижу, что Свете льстило наше ненавязчивое поклонение, но она, ведомая врожденным женским инстинктом, вела себя с нами величественно и неприступно, лишь иногда снисходя до беседы. В этих беседах она рассыпала яд и перец на раны нашего самолюбия, подталкивая ко все новым подвигам в доказательство нашей крутости.
Так было и в этот раз. Укрывшись от дневного света в романтически-сумрачном подвале, мы – с десяток ребят и девчонок из близлежащих дворов – выслушивали с замиранием сердца очередную страшилку про «Тот Самый Дом». Кажется, это была банальная история о том, как некий мальчик («не из нашей школы, но мне его друг рассказывал») случайно перебросил свой мяч через ограду этого дома, но не полез за ним сразу, идиот, а почему-то дождался ночи и перебрался через забор… Когда подошел ожидаемый финал: «А утром его нашли у забора совершенно седым…», Мозолевский неожиданно ехидно добавил: «…и лысым!». Бешеный взрыв хохота поглотил недовольство рассказчика. И тут Она, наша Муза, подчеркнуто не глядя на нас, сказала: «Некоторые только и могут, что пытаться острить. А вот залезть и переночевать в Том Самом Доме небось всем слабо… Всегда знала, что все мальчишки трусливые хвастуны». И, гордо взмахнув тяжелой золотой косой, жестокая дама нашего сердца удалилась.
Мы были обречены.
Естественно, что после такого заявления нашей Музы, мы полезли бы даже черту в пасть. Это мы-то трусливые? Мы хвастуны? Ну нет, мы ей докажем! В конце концов, в привидения мы не очень-то и верили. Приятно пугать друг друга страшилками, но на самом деле – какие еще привидения в наш век мирного атома и транзисторных приемников? Учите физику!
Посмотрев друг на друга, мы синхронно вздохнули и полезли из подвала на улицу. Светочка, любовь наша неразделенная, сидела на лавочке неподалеку – знала она, что мы придем. Все понимала. Ах, как приятно в свои 15 девичьих лет такую власть над людьми иметь! Знать, что ради твоих прекрасных глаз готовы ребята в пропасть прыгнуть… В нашу сторону она не смотрела – что ей за дело до каких-то пацанов?
Наш геройский атаман, Петька Доллар, первым преодолел робость и, подойдя к лавочке, сказал:
– Ну, мы это, как бы, вроде… Короче, сегодня ночью полезем в Тот Самый Дом и, это, до утра просидим. Вот так.
Муза сморщила точеный носик:
– Врете небось?
– Чтоб я сдох! Скажи, пацаны?
Мы дружно закивали, соглашаясь с Петькой.
Светлана, подумав, решила сменить гнев на милость:
– Ладно, если не врете – тогда завтра все расскажете подробно. И – чтобы обязательно что-нибудь оттуда принесли. Что-нибудь особенное. А то не поверю!
Так, с простой детской подначки и тоскливой подростковой любви, началась эта история.
В ночной темноте Тот Самый Дом выглядел как монолитная глыба мрака. Сидя верхом на заборе, мы вглядывались в него до рези в глазах – было тихо. Не мерцали за пыльными стеклами жуткие огоньки, не раздавались из подвала тяжкие замогильные стоны, и даже ветер не шевелил заросли бурьяна. Дом как дом. Ночной и темный. Может, и правда, нет там ничего страшного?
– Ну что, ребята, пошли? – первым нарушил затянувшееся молчание Петька
И мы спрыгнули, впервые оказавшись с другой стороны заповедного забора.
Остаток дня перед безумным походом был проведен в лихорадочных сборах. Многомудрый Док раскрыл перед нами сокровищницу своей эрудиции и рассказал все, что он знал о методах борьбы с привидениями, вампирами, а также, на всякий случай, с оборотнями и прочей нечистой силой. Вероятнее всего, он это почерпнул из каких-нибудь американских дешевых книжек-триллеров, а так же из любимых Эдгара По и Лавкрафта, Тем не менее, Доллар полдня трудился в своем гараже-мастерской, изготавливая снаряжение «охотников за привидениями». Теперь в наличии имелось три крупнокалиберных самопала, заряженных настоящим охотничьим порохом и серебряной картечью, напиленной из похищенной у его родителей ложки. Эти сооружения напоминали внешне дуэльные пистолеты прошлого века, но не имели никакого спускового механизма. Для произведения выстрела надо было чиркать спичечным коробком по вставленной в специальный паз спичке. Такие системы Петька называл «поджигник». Примерно с равной вероятностью такое оружие могло проделать здоровенную дырку в мишени или оторвать несколько пальцев стреляющему.
Так же были заготовлены два заботливо заточенных осиновых кола, – предположительно осиновых – с ботаникой у всех было плоховато. Док убедительно объяснил, что если забить такой кол в сердце ожившему мертвецу, то он нас больше не побеспокоит. Меня, признаться, больше волновал момент забивания. Были подозрения, что увидев ожившего мертвеца, я не буду искать, где у него сердце, а немедленно сам помру со страху. Тем не менее, приятная тяжесть массивного кола как-то успокаивала. В конце концов, им можно и по башке кого-нибудь треснуть. Даже если он и не вполне осиновый. Кроме этого, на шее у Дока висел на кожаной тесемке здоровенный медный старообрядческий крест, по поводу которого Док смущенно сказал: «Не подумайте чего, я так, на всякий случай…».
Входная дверь дома была заколочена крест-накрест толстенными досками. Похоже, что несмотря на прошедшие годы, доски ничуть не прогнили и держались вполне крепко. Впрочем, это была ожидаемая трудность, мы с самого начала собирались лезть через одно из разбитых окон.
