– Да, представляю, как вы повеселились! И когда же это было?
– Вы даже не представляете! – продолжала она, все так же неестественно смеясь. – Но девчонки не знали, что я действительно влюблена в вас. Втайне я надеялась, что вы не прогоните меня. Или по крайней мере поступите не как с другими. Так что, товарищ профессор, смех сменился плачем… Будьте здоровы! – подняла она бокал.
– Проклятые мои принципы! Упустить такую девушку!
Она демонстративно, наслаждаясь, отпила глоток и заметила:
– А вот этого не надо! Вы действительно не умеете флиртовать. И ведь именно поэтому студентки сходили от вас с ума. Сейчас я понимаю, каково было вам. Ведь не одни же бескорыстные собрались среди ваших почитательниц… Разведенный профессор, к тому же наверняка богатый, а бедную девушку после окончания университета пошлют бог знает куда…
– О, вы по-прежнему не в силах простить мне!…
– Женщины руководствуются инстинктами, – как бы нарочно продолжала она подавлять его своими жестокими откровениями. – Я хочу сказать, сама природа делает нас корыстными. А как же – мы обязаны добывать пропитание нашим детям, дать им кров. Моя бабушка по этому поводу говорила, что мужчине нужно быть чуть лучше обезьяны, чтобы можно было сносить его поцелуи, но если ударишь его по карману, там должно звенеть.
Он ударил ладонью по правому карману джинсов, воскликнул: «Звенит! Звенит!» – сунул туда руку и вытащил связку ключей.
– Действительно звенит! Ключ от квартиры, ключ от машины и, конечно же, от лодки. Вот именно на это у нас чутье.
– Нет, вы положительно решили уесть меня. Не пью, не курю, с женщинами не гуляю, зарабатываю хорошо. Сегодня это стандарт. Думаю, что и ваш муж такой же… Впрочем, вы и его таким же образом заставили ударить по карману?
– Я сама ударила, – прыснула она.
– У вас есть дети?
Этот вопрос он задал невольно, для поддержания беседы, и, видимо, коснулся чего-то затаенно-болезненного. Лицо женщины вмиг померкло, стало неприветливым.
– Он хочет сначала получить кафедру. Но к нему несправедливы… И все-таки он получит ее. Он лучший из преподавателей, – уверенно говорила женщина, а он смотрел на нее и спрашивал себя, уже как художник: возможно ли, чтобы красота была неприветливой? Ее лицо, показавшееся вначале легким для изображения своей контурной очерченностью, не поддавалось разгадке, и он вдруг сказал:
– Я, пожалуй, попытался бы нарисовать вас.
– Как я ударяю по карману, что ли?
– Какой карман? Ах да! Позвольте не поверить вам. И прошу в следующий раз в моем присутствии о своем муже…
– Будет следующий раз? – оборвала она совсем уже неприличные его угрозы. И профессор понял, что у него хотят вырвать обещание.
– Разумеется. Если я буду рисовать вас…
– Я плохая модель. Для чего бы то ни было, – бросила она резко и так же резко встала. – Теперь вы отпустите меня, не правда ли?
– Я сделал что-то не так?
– Нет, это я не так сделала?! Благодарю за отличный коктейль!
В его ладони осталась прохладная влага невидимого невроза, которым она была мучима все это время, но изящество проворных смуглых ног и сверкнувшая на солнце красивая спина тотчас выветрили воспоминание о холоде ее рук.
Он долго смотрел ей вслед, но не так, как на модель. И как бы ни хотел видеть в своем воображении только одно ее лицо, контурно очерченное и гордое, не мог отделаться от желания обладать этим красивым и словно бы оставшимся недолюбленным женским телом.
– Эх! – тяжело вздохнул он. – Опять мы позволили нарушить наш гормональный баланс. – И, вопреки своему принципу, попросил Чарли принесли третью порцию.
В маленьком курортном городке было трудно встретиться с кем-либо случайно. Встречи обуславливались общим режимом: солнечные ванны, кормежка и прогулки. А два раза в день – около полудня и под вечер – все курортное население города высыпало на площадь перед кафе, чтобы продемонстрировать свой загар, показать туалеты, условиться о свидании или же развлечься. Что касается их встречи, она выглядела совсем не случайной. Супруга биофизика сидела под тем же зонтиком и, по всей видимости, за тем же столиком, который так неожиданно покинула четыре дня тому назад. Завидев его издалека, она помахала рукой, словно могла остаться незамеченной в своей причудливой, размером с полгектара шляпе и в огромных очках экзотической формы.
Профессор отнесся к ее виду снисходительно – наверное, это единственное, что оставалось ей после неудачной кинокарьеры, а вот на себя разозлился, так как заволновался. Десяток неудачных эскизов ее лица, которые он набросал по памяти, утвердили его в более разумном решении: забыть это лицо. Теперь же его в принудительном порядке возвращали к этому трудному образу.
– Попробуете мое питье, профессор? – спросила она, пока он осторожно ставил рядом со столом две громадные сумки. – Маленькая порция джина с тоником и лимоном!
Утираясь платком, он заглянул в ее бокал, словно не поверил, что в нем именно этот напиток.
– Я на машине.
– Научили меня пить, и с тех пор я каждый день… А вас все нет и нет! Человек может спиться из-за вас!
– Привет, профессор! – возник около их столика Чарли и тем самым предоставил ему возможность прийти в себя.
– Привет, Чарли! Мне один чай, а для дамы…
– А мне не надо! – энергично воспротивилась она.
– Загружаю лодку, – кивнул он на хозяйственные сумки, которые вынужден был тащить на себе, так как весь торговый центр города превращался летом в пешеходную зону. – Как бы выразился сей морской волк Чарли, завтра отчаливаю.
Официант осклабился, насмешливо поклонился и умчался за чаем.
Лицо ее на какое-то мгновение окаменело, а когда снова расслабилось, в уголках губ появились незамеченные им в прошлый раз по-детски очаровательные складочки, что обычно выражало улыбку, но здесь дело было, пожалуй что, ближе к слезам.
– Какое хорошее слово! Если бы человек хоть однажды мог отчалить вот так от всего на свете!
Ему страшно захотелось отложить свой выход в море ради этих удивительно невинных складочек, и все же он был уверен, что, несмотря ни на что, завтра отчалит.
– Не спешите завидовать. На моей лодке вовсе не весело… Знаете, я бы хотел попросить вас снять очки. – Очки не подходили к складочкам, в которые можно запросто влюбиться. – У вас такие глаза!
Она сняла очки с той поспешной покорностью, которая выглядит очаровательно только у женщин. Открывшееся лицо показалось профессору слишком крупным, словно он смотрел через лупу.
– Я пытался нарисовать вас, но ничего не вышло.
– Почему?
