В беседе, которую характеризовал как аномальные явления (АЯ), я коснулся чудес нашего времени. Рассказал об удивительных случаях психотерапии, встречавшихся в мировой практике (да и ныне встречающихся) и до сих пор не нашедших однозначного объяснения в науке. Прорицания болгарской целительницы Ванги. Способы поиска далай-ламы на Тибете. Кое-что для примера привёл из своей практики. Попросил их рассказать о необъяснимых случаях, которых они, возможно, были свидетелями. (Ничего от них я не ждал, просто у меня такая форма общения.)
И вдруг они начинают рассказывать, причём взахлёб, о встрече старого Нового года в каком-то общежитии-«скворешнике» у своих знакомых девчонок. По их описанию и путём использования некоторых приёмов магнетизма, я установил: блондинистый парень по имени Кеша есть не кто иной, как тот молодой человек, о котором я Вам писал в донесении от 6 января. Меня это взволновало. Я попросил их изложить на бумаге необычные факты встречи старого Нового года. Предложил для восстановления памяти свои услуги психотерапевта. В ответ они нехорошо переглянулись, и фельдшер Сатир спросил:
– А на кого адресовать донесение?
Я сказал им свой псевдоним. И они, как бы решив писать, уточняют:
– Бэмсик, а необычные факты про наших девушек вас тоже интересуют? И вы с помощью вашей философии магнетизма можете внедриться в нашу память и выудить всё необычное и про нас, и про них?
Я сказал – естественно.
Они опять нехорошо переглянулись, и Сатир спрашивает у Диониса:
– Этот пронафталиненный и шилом бритый Джеймс Бонд – кто он такой, чтобы ему писать?
– Он – Джеймс Бэмсик, – ответил Дионис. – У него серебряные лампасы.
– А что если этому генералу Джеймсу разок «бэмснуть» по философии магнетизма?
Они разговаривали между собой так, словно меня не было. Понимая, что они провоцируют на скандал, сказал им:
– Не хотите излагать мне – изложите господину полковнику.
Они взвились. Сатир:
– Так он ещё и угрожает?!
Дионис:
– Нет-нет, он интересуется философией самбо!
Мне ничего не оставалось – я подозвал трёх сотрудников, и началось. Три раритетных абажура из зелёного шёлка с кисточками из золотых нитей (первая половина двадцатого века) были надеты им на голову. Мой наряд из редчайшей по фактуре ткани (гордость российских кутюрье нового времени) в течение минуты был изорван, изничтожен и превращён в лохмотья. Ушибов и ссадин на мне и на сотрудниках столько, что не пересчитать. Впрочем, не это главное.
Главное – мы теперь знаем, кто может указать, где искать молодого человека, обладающего сверхэкстрасенсорными возможностями. Его надо выследить, устроить засаду и поймать. С прискорбием сообщаю, что после встречи с ним мои магнетические способности значительно уменьшились, а некоторые, связанные с изменчивостью форм моей внешности, необъяснимо возросли. Агрессивность окружающих ко мне тоже заметно возросла. Надо поймать этого экстрасенса и выдавить из него все секреты. Уверен, что он многое знает о сверхчувственном и о ещё большем догадывается.
А этих лузеров, Диониса и Сатира, не обладающих магнетизмом, я с благодарностью прощаю. Они вывели на след опасного преступника....
Психотерапевт Бэмсик (подпись) 28.02.05 г.
Нервное напряжение, от которого Кеша хотел избавиться, поехав домой, в Андреевку, увы, не уменьшилось, а, напротив, усилилось. И виною тому был он сам, его непонимание ситуации. Ему казалось, что, встретившись и поговорив с отцом об отрывочных, но всегда ярких впечатлениях детства, он придёт в себя. Если даже никакого разговора не получится – всё равно какое-нибудь неожиданное напоминание о сенсорных способностях подвигнет его к разгадке. Ну хотя бы ослабит внезапную тяжесть, с какою они давят на психику.
И вот он возвращается в Москву. Да, конечно, он разговаривал с отцом. Кеша вспомнил, как достал из кармана пальто апельсин (живое солнышко детства), перетянутый крест-накрест красной ниточкой, как изумлённо вскрикнул отец, а потом, обнявшись с ним и уронив голову на его плечо, зарыдал, неизвестно за что прося у него прощения. Тогда все подумали, что виною наливочка, как говорится, не рассчитал силы. Да Кеша и сам так подумал, удовлетворился общей мыслью. А когда взглянул в глаза отца – сам едва не вскрикнул. Потому что не опьянение в них увидел, а боль и надежду. И ещё – тоску, которая никаким образом не соотносилась с наливочкой, а напрямую касалась только Кеши да ещё его матери.
Ему припомнилась не столько болезнь её, сколько ласковость, с какою она угождала ему, позволяя извлекать из-под подушки непременно то, что подсказывало его воображение. Например, шоколадные конфеты «Ласточка» с нарисованными тёмно-синими ласточками на полупрозрачных фантиках, которые они вместе разворачивали, и мама шептала на ухо, что это синяя птица счастья. И ещё она говорила ему, что он Звёздный Ребёнок, их Звёздный Спас , но об этом не надо никому рассказывать. Иначе ангелы, которые принесли им свои подарки, могут обидеться и унести их куда-нибудь далеко-далеко.
Разговор с отцом произошёл на следующий день. Кеша лежал за занавеской в передней. В просвете занавесок ему хорошо было видно место (белый круг прямо под электрической лампочкой), на котором стоял отец. Непонятно по какой причине, но над лампочкой не было обычного стеклянного абажура, охваченного параллельными линиями колец, выполненными золотистой краской. Этот стеклянный абажур висел всегда, наверное, поэтому привиделся белый круг. И вдруг Кеша вспомнил – нет, не всегда. Но, кажется, ещё прежде этой мысли вспомнился загадочный старец с жезлом в руке, даже не старец, а его полная скрытой горечи речь.
«Вся наша беда в том, Иннокентий Иванович, что мы боимся своей победоносной силы. Всё тормозим, тормозим, ладно бы только себя, за детей взялись, а новый человек, человек индиго, и новое небо уже здесь, с нами, но мы не понимаем своего счастья».
Да, конечно, тогда абажура не было. Загадочный старец стоял прямо под электрической лампочкой, подобно отцу в просвете занавесок, наверное, поэтому старец и вспомнился с капюшоном на голове и жезлом в руке, которым коснулся его темени.
«А теперь ступай, отдохни, поспи».
И ещё вспомнилась строгость, даже сердитость старца.
«Возьмите эту вещицу. Положите в короб с досо́чками , она его».
Кеша невольно вздрогнул, но не потому, что слова старца прозвучали уж очень явственно, а потому, что, отодвинув занавеску, в пространство передней вошёл отец.
– Извини, сынок, ты не против?
