Допустим, что побежим, оповестим людей, но тогда хошь не хошь, а объяснять придётся, что ребёнок-то не простой, особенный, как говорится, с Звёздным Ключиком . Вот и выдашь его и навсегда лишишь детства, потому как для младенческого организма нет тяжести более неподъёмной, чем его необъяснённая особость. А вдруг он не где-нибудь, а рядом?
Словом, всякие мысли – калейдоскоп. Однако сидим, словно окаменели. И вдруг, прямо из воздуха, мелкими-мелкими точками, как бы из стягивающихся между собой песчинок или капелек, – ты, сынок, вырисовываешься посреди выстроенных тобою досо́чек. Всё плотней, плотней становишься. Будто кто-то невидимый наводит на резкость изображения и пододвигает тебя к нам всё ближе, ближе – стоп. Вот он ты весь – живой, здоровый.
Мы с матерью разом кинулись – Кешенька! А ты – рад-радёшенек, глаза светятся, вскочил, показываешь на сферу из досо́чек – сейчас там, у ручейка, ты вместе с девочкой посадил лесной цветочек.
– Какой цветочек? Ах, звёздный ты наш! – смеясь, воскликнула мама и давай кружить с тобой по горнице.
Отец опять весело засмеялся, переживая событие давних дней, и Кеша тоже обрадовался – он помнил тоненькую, как прутик, девочку и синюю-синюю луковицу цветка, которую вместе они высаживали. И хотя во власти воспоминаний отец всё ещё улыбался, но в улыбке уже была и грусть.
Какое-то время он молчал, собираясь с мыслями, а когда продолжил, в повествовании вновь зазвучали нотки отчуждённости.
– Наша радость очень быстро сменилась страхом, потому что твои исчезновения стали повторяться. Мы почувствовали, что каким-то образом твои сны материализуются, а скорей всего, ты уходишь в какое-то своё невидимое тело, для которого пространство снов так же реально, как наш настоящий мир. А вдруг ты заблудишься там и не вернёшься? Каждый день мы пребывали в страхе. Это было похоже на пытку, и мама пригласила досточтимого отца.
– Это того загадочного старца в длинных одеждах и с жезлом в руке? – поинтересовался Кеша, чтобы удостовериться.
– Да, того, – ответил Иннокентий Иванович.
– Он что, был соседом, рядом жил или как? – опять поинтересовался Кеша.
– Да нет, – качнув головой, сказал Иннокентий Иванович и опять, достав платочек, стал машинально мять его, собираясь с мыслями.
Он молчал довольно долго, не находя нужных слов. Да и откуда было взяться им, чтобы выразить мысли, которые прежде не выражались обычной речью, а проникали в его сознание путём намёков и полунамёков? Путём догадок, исходящих от собственного опыта и экстрасенсорных возможностей, и ещё невероятных мифов, укоренившихся в их эзотерической среде. Не будь Кеша аспирантом, исследующим паранормальные явления, и не откройся у него самого дар сверхчувственного восприятия, наверняка мало что понял бы он из объяснений отца. Сейчас же внешнее косноязычие не только не мешало, а, напротив, способствовало пониманию.
– Мы, нас не так много, живём ячейками. Старшинство никто никому не передаёт – старший сам знает, что – старший. Он входит в контакт с другими ячейками, а в своей на сокровенные темы не беседует. Наоборот, подчёркивает свои и чужие успехи в обыкновенности. Такой-то написал письмо сыну или получил письмо от сына. Сам делится новостями из писем. Хотя каждый из ячейки знает, что ни он, ни такой-то не нуждаются в письмах. Зачем писать письма родственникам, если умеешь читать их мысли на расстоянии? Когда кому-нибудь из нашей ячейки становилось невмоготу от одиночества, старший вдруг приводил какого-нибудь человека и просил взять его на квартиру. По способностям, которые они демонстрировали, мы считали, что они из других ячеек. Но, как оказалось, не все.
Отец рассказал, что в детстве был у них такой квартирант. И тоже старец, и тоже в длинных одеждах. Отец поведал, что существует поверье, будто этот старец может перемещаться в тонкое тело и там пребывать, чтобы мы уже совсем не иссякли. Ему ведомы временны́е плоскости прошлого и будущего, именно там он надевает видимое тело и в дни великих скорбей является к нам, обходит семьи экстрасенсов. Во всех мирах он молится о нас. Он наш Молельщик . Он настолько полно знает о наших делах и желаниях, что иной раз кажется – он их если не порождение, то воплощение. Вполне реальный мысленный образ, составленный из наших чувств, который накапливался, накапливался в тонком мире и, наконец, состоялся. Состоялся как отдельное энергетическое биополе, как чистый мысленный образ нашего Спасителя.
Вполне возможно, подумал Иннокентий, на чувства отзывается разум, а здесь создалась его критическая масса, и чистый разум, воплощённый в образе, стал вызывать в нас необходимые для жизни чувства. Так сказать – обратная связь.
И тогда он спросил:
– А этот Молельщик является нам всегда в одном облике или меняет свою внешность?
– Досточтимый Отец появляется как умудрённый жизнью старец.
– Это его обычный устойчивый образ, образ контента его биополя?
– Не знаю. Но, очевидно, облик его видоизменяется в соответствии с нашей способностью видеть. Мы сами корректируем его облик. Поэтому, наверное, большинство людей его не видят.
Отец на какое-то время умолк, как бы ещё раз обдумывая сказанное, потом продолжил.
– Как-то в одной семье индиго, как раз после смерти кормильца, появился этот загадочный старец с жезлом в руке. Овдовевшая женщина откинула штору (у окна стояла), и, словно в росчерке голубовато-звёздной материи, прямо из стены вышел этот загадочный старец. Её дочь-первоклашка удивилась, спрашивает у матери, кто этот дедушка? А он-то и отвечает: «Я тот, кого призывают, да так, что уже нет тела, а одно живое сердце, одна живая рана. Когда тебе, доченька, станет уж очень одиноко, позови: дедушка Досточтимый Отец ! Тут-то я и появлюсь, тут-то и помогу. Я – это только твоё желание, приготовленное к исполнению».
Девочка обеспокоилась: «Появишься? А вдруг не появишься, ты уже такой старенький?»
И дедушка объяснил ей, что если он не появится – пришлёт ей колечко с синим камешком. Его принесут какие-нибудь люди, или она его сама найдёт, наденет на пальчик, повернёт туда-сюда, а наутро её желание-то и исполнится.
Кешу словно током подбросило. Вскочил с кровати, сам не свой, – где короб с досо́чками ?
Не то чтобы он перепугал отца, но всё же смутил его. Отец попросил успокоиться – короб с досо́чками , по всей видимости, в чулане. И действительно, короб оказался в чулане, на верстаке, так что Кеше не составило никакого труда открыть его и вытряхнуть содержимое. Сталкиваясь между собою, досо́чки отзывались таким медленно-тягучим и как бы остывающим звоном, что казалось, самое время вокруг замедляется.
