– Как Карабас-Барабас, – смеясь, сказала Марина.
Я тоже улыбнулся – действительно, похоже. Вместо бороды поводок, собака хоть и черная, но совсем не Артемон, а Зеленина даже на киношную Мальвину немного похожа и смеётся так же заразительно. Только вот я вовсе не Буратино и не буду стоять как пень, пока Громин выпутается и возьмется за нас. А он возьмется. И за то унижение на уроке, и за его позор тут…
– Пойдем отсюда, Мариш, – сказал я смеющейся Зелениной, – тут опасно, покусать могут.
Это только добавило ей смеху. Подхватил Марину под руку и повел к выходу из сквера.
– Ты за все ответишь, сучонок, – донеслось мне вслед.
Обернулся и встретил ненавидящий взгляд Громина.
– Жарко было. Влажность невыносимая и при этом пекло страшное, как постоянно в парилке сидишь. Не климат, а наказание какое-то. У побережья прохладно, а как в глубь страны попадёшь… Там всего в избытке – и джунгли, и саванна, и пустыня. Самое интересное, что есть болота огромные, с тварями кусачими – комары и мухи, которые так цапнут, что тут же огромный фурункул вздуется…
Мы сидели на лавке, рядом с рукоходом. Я внимательно слушал Тихомирова. Голос его глухой, с оттенком горечи. Видно, что эти воспоминания ему радости не приносят, но за годы так наболело…
– Если что-то съешь, то не значит, что переваришь нормально. Чаще на толчке сидели. Таблетки горстями, чтоб не заболеть, спирт хлестали… но не очень помогало. Я дольше всех ребят продержался, но все равно малярией заболел. За один день восемь килограммов потерял, правда, оклемался быстро и сразу за работу…
Наша тренировочная база была в глубине страны, в десяти километрах от городка Уамбо. Там мы готовили местный контингент, опыт свой передавали. Нас, то есть советских специалистов, на базе было всего пятнадцать человек. Восемь военспецов, два медика и пять «переводчиков». Вот только по-португальски говорил один. Я тоже «переводчиком военного советника» числился, хотя на португальском – ни бум-бум. Разве только несколько слов – «си» и «нао», что значит – да и нет, «бемь» – хорошо и «побрементье» – плохо. До сих пор помню, – горько усмехнулся Тихомиров. – Наша группа «переводчиков», ставила охрану и оборону базы, заодно обучая местных всем премудростям. Военспецы по технике обучение вели. Наши в Анголу много отечественного вооружения поставляли. Помощь в обучении местной армии нам оказывал кубинский батальон. Совместно с ними часто выходили на учения. Полученные навыки на местности отрабатывать. Поначалу нам было запрещено участвовать в выходах и приказано всегда находиться на базах, – тут Тихомиров усмехнулся, – но потом руководство все-таки решило, что надо самим мастер-класс показывать.
Дядя Миша помолчал немного и продолжил рассказ:
– Перед отправкой в Анголу нас всех тщательно инструктировали – нельзя попадать в плен. Если вдруг случится, то мы – гражданские специалисты, оказывающие местному населению помощь. Но попадать в плен мы не собирались. У каждого на этот случай был специальный патрон или граната. Мы ходили в камуфляже без знаков различия. В документах наших были другие имена, чаще латинские. Меня называли Мигель Транквильо. За то время, что я провел там, так свыкся с этим именем, что даже стал забывать, как на самом деле меня зовут. Сашка Григорьев, единственный по-португальски говорящий, все смеялся: «Вернемся домой, родные позовут, а мы и не поймем…» Его самого ангольцы называли «Санчес Амиго», а мы шутили, вторя: «Друг Санчо».
И вот как-то учения проводили недалеко от черных скал. Были такие, странные очень. Ровное место, и вдруг – горы. Невысокие и черные, как будто чистый уголь. Склоны крутые, ровные. А вокруг них осколки камней с острыми краями, хоть сало режь.
Дядя Миша встал, прошелся туда-сюда, остановился у рукохода и, взявшись за трубу, тихо сказал:
– Вот у этих скал и случился тот бой. Последний…
Кисти Тихомирова побелели, сжав перекладину. На миг показалось, что железо сейчас сомнется в его мощных руках. Дядя Миша выдохнул. Голос его стал ещё глуше:
– Шли колонной по дороге, вдруг стрельба впереди. Кубинцы и ангольцы сразу в бой вступили, а мы, всей группой, заняли оборону. Вместе с нами отделение кубинских товарищей, прикрытие наше. Нас всегда хорошо охраняли. И тут нам в тыл ударили, да так, что сразу половину прикрытия положили. Ухнуло два взрыва впереди. И пулеметы из зарослей огонь открыли. Стало понятно, что это засада именно на нас. Предупреждали же, что могут охотиться на советских военспецов. Вот они и отвлекли основные силы, а вторая часть в тыл нам ударила. Грамотно обложили. Пожар еще некстати…
Нас отжали к скалам. Вызвать бы помощь, но, как назло, рацию «шальной» пулей разбило. С нами к камням отошли трое кубинцев и ещё двое ангольских партизан. Укрылись за камнями. Командир кричит – отходим за скалы, но куда там… огонь со всех сторон, не высунуться. Зажали качественно. И непростые диверсанты из УНИТА, а юаровские коммандос. Гранатами по нам не работают, хотят живыми взять. Слышим, как где-то недалеко тоже бой идёт. Но нам деваться некуда и нас просто так не возьмешь…
От камней рикошет страшный, искры летят, осколки камня не хуже чем пуля. Острые, горячие. Патронов мало, а эти лезут…
Первый взрыв гранаты, и я понимаю – всё…
Это Сашка Григорьев первым подорвался. Слишком близко подобрались юаровцы. «Амиго» уже тяжело ранен был. И помочь ему не смогли…
Потом Антон Михайлов рванул свою последнюю…
Валера Свиридов, командир наш, кричит: «Держитесь, помощь идёт!» и тут же падает. Я к нему. Живот раскурочило, и горло пробито, но по губам читаю: «Помоги…», а я не могу в него стрелять. Не могу! Гранату в руку сунул, вернулся к своей позиции, а за спиной взрыв…
Я стреляю и реву. Да реву! А рядом что-то Рамон орёт. И тоже плачет. Из калаша по врагу поливает…
Когда меня ранило, не заметил. Просто уплывать начал. Пока в сознании гранату из подсумка тяну. Главное – живым в руки не попасть…
В себя пришел – тишина вокруг. На пальце кольцо от чеки. Это я с гранаты успел её сорвать. Как мне потом сказали – я пришедший на помощь кубинский батальон за юаровцев принял. Из всех наших ребят только я и Рамон Азуро в живых остались. Этот кубинец в последний момент гранату из рук вырвал и буквально грудью меня от осколков загородил. Можно сказать, жизнь спас. А мне как пусто всё стало – что живым быть, что мертвым. Ребята все полегли. Все себя подорвали, и хоронить нечего…
Дальше был госпиталь в Луанде, потом в Союз отправили. В контору вызвали и сказали жестко: «То, что было, забудь. И запомни – не в бою они погибли, а умерли от тропических болезней». Вот так. А я не забыл. Вот уж скоро десять лет тому будет, но как ночь, так все ребята мне снятся. Антон Свиридов, Сашка Григорьев, Паша Яневич, Юрка Агапов. Стоят на черном камне и смотрят… живые…
