Что тут началось!
И мне бластер достался, а то как же! И гранаты… две… нет — три. Я еще и меч световой хотел, да не успел. Мечи — нукеры и кто пошустрее расхватали.
А на следующий день двинулись мы, значить, на Рахат.
* * * ДНЕВНИК ПАЛАЧА
— Рады мы приветствовать в нашем поселении!
Что-то не то, не так. Слова, обычные слова, пусть не стандартные, но иногда палачей приветствуют и такими. Я позволил себе прощупать их головы. Поверхностно — эмоциональный и мысленный фон, и к своему удивлению обнаружил, что они действительно… рады. Видеть, приветствовать меня… Палача!
Ощущение настолько необычное, что я даже растерялся. Дежурная вежливость, что я, мол, тоже рад, в устах палача звучала двусмысленно, а промолчать в атмосфере искреннего гостеприимства, казалось… невежливым.
— Жилье для вас подготовили. Гостевой дом, значить, но ежели там не нравится, или еще что, так любая семья примет вас у себя с радостью.
И снова я не удержался от мысленного сканирования. Слишком непривычным, неестественным казалось предложение. На этот раз я погрузился в чужие сознания чуть глубже. Только для того, чтобы осознать, что все сказанное соответствовало истине. Они, действительно, с радостью поселят палача у себя в доме, во всяком случае — здесь присутствующие.
Может, меня приняли за другого?
Точно! Так и есть!
— Палачи впервой у нас. Может, чего особое требуется, ты уж, мил человек, говори, без стеснения, любой с радостью поможет или подскажет. Надеемся, у нас понравится.
Не сомневаюсь.
Дом, отведенный мне, был чистым и уютным.
Обстановка, без роскоши, но и не аскетическая.
Холл, спальня, кабинет, кухня-столовая, ни на одной из дверей, даже на тех, что вели в туалет с ванной, не было замков. Вход тоже обходился без запоров. Странность, хотя и не самая большая. Возможно, чужакам здесь несколько не доверяют.
Несмотря на это, саквояж я оставил в домике. Опасность я почувствую, а таскаться с тяжестью не хотелось.
На улице мои сомнения, относительно недоверия к чужакам, рассеяло то обстоятельство, что привычных замков я не увидел ни на одной из дверей, ни одного из домов поселка.
На мой вопрос, пробегающий мимо мальчуган, пожал плечами.
— Замки? А чего это?
Пришлось искать старосту, или как он у них здесь назывался.
— Замки, как же понимаю, — тот самый мужчина, что встречал меня, и сейчас лучился искренней доброжелательностью, — дед рассказывал, только нету у нас замков. Дед называл их «благами цивилизации» и шибко злился. Говорил — не нужны нам такие блага. Дед говорил, а я повторю: лес и поля дают пропитание, солнце — тепло, родники — воду — вот наши блага.
— А как, насчет воровства?
— Воровство? Ах, да. Дед объяснял, а я не понимал и сейчас не разумею, как можно брать без проса не твое, — и снова он был совершенно искренен, кого-кого, а телепата нелегко обмануть. — Понимаешь, мил человек… как бы это… дед говорил, они организовали коммуну, как раз для того, чтобы мы — потомки, значить, не понимали, о чем ты говоришь.
На своем веку я повидал немало, подобных этому, фермерско-общинных поселений. Почти всегда их организовывали с самой благой целью — бегство от пороков цивилизации, воспитание детей в светлом и чистом обществе, и всегда эти намерения разбивались о природу человека. Да, были коммуны с полным отсутствием преступности, однако этот порядок поддерживался жестокой полицейской системой, или чрезмерно суровыми наказаниями, когда за взгляд на соседскую жену, который мог быть истолкован, как похотливый, выкалывали глаза, а за случайную порчу чужого имущества лишали жизни. Поначалу, палачи были частыми гостями в таких мирах, но когда мы улетали, не сделав работы, приглашать нас перестали. Однако здесь ничего подобного, я не чувствовал. Ни фальши, ни затаенного страха — неизменного спутника «гармоничного» общества.
Если все так хорошо, если все обстоит так на самом деле, зачем им понадобился я?
— Зачем вам понадобился я?
Староста погрустнел.
— Пойдем, мил человек, сам все увидишь, или поймешь, ты же, как это… телепат.
Деревянная постройка, без окон, приспособленная под тюрьму, похоже — сарай, или хлев. Они еще не дошли до специального строительства тюрем. Ничего — лиха беда — начало.
Замок, точнее — запор — имеется. Массивная палка, вставляемая в пазы снаружи. Не для людей — чтобы животные не разбежались. Ничего — лиха беда — начало.
Двое молодых людей валяются на траве рядом. А вот и первые тюремщики.
По знаку старосты, они сняли палку и открыли двери. Животных из сарая-хлева убрали, впрочем, оставив неистребимый их дух, значит — хлев. В центре, на куче соломы, натасканной с чердака, сидела она. Девушка. Я почти не удивился. «Ты — женщина, ты — ведьмовской напиток!» Отчего-то, в подобных этой, мирных общинах, чаще других приходится судить женщин, девушек. «Он жжет огнем, едва в уста проник». Если в селении матриархат, то подсудимыми, как правило, выступают мужчины. Однако, не дело палача выискивать социологические аспекты того или иного действа. Наша парафия — индивидуумы.
— Вот, — староста снова был сама искренность, — Марта.
При звуке имени, затравленный зверек на соломе сжался еще больше.
Далеко не красавица, во всяком случае — не в моем вкусе. Широкая кость, щекастое, почти круглое лицо с дорожками слез, толстые рыжие косы, наполовину растрепанные, и россыпь веснушек на курносом носу.
— Допрашивайте, — староста вздохнул с видом человека, смирившегося перед неизбежным. Так и хотелось напомнить, что они сами вызвали меня сюда.
Лес.
Песни.
Нарядные одежды односельчан.
Староста, в начищенных до зеркального блеска красных сапогах впереди процессии. Улыбается.
Собственные босые ноги едва держат, к тому же каждый шаг отдается болью.
Песни звучат громче.
Девушки машут косами с вплетенными в них праздничными цветными лентами.
Вот и он.
Камень.
Сколько раз видела его.
Каждый год.
В прошлом году, я тоже шла, вместе со всеми, и пела. И ленты. Цветные.
Лед валуна разрывает тонкую ткань сорочки.
Что ж так холодно-то?
В прошлом году, помнится, было тепло, даже жарко.
Веревки. Словно косы, тоже увитые лентами.
Праздник.
На левой руке староста затянул слишком сильно, и толстая нить впивается в тело. Рука почти сразу немеет.
Больно.
Страшно.
Тело покрывается потом, и я уже не чувствую ледяной поверхности камня.
Наконец, они уходят.
С песнями.
Спев носатой Альки дольше других звучит в вечернем лесу. Она самая голосистая в коммуне.
