Он почувствовал, как что-то теплое потекло по подбородку. Оказывается, он прокусил губу, и не в одном, а в нескольких местах. Он вытер рот в задумчивости — на рукаве остались кровавые полосы — завел мотор. Машина послушно поднялась, гремя соплами.
— РИЧАРДС! ЕСЛИ ТЫ ТРОНЕШЬСЯ С МЕСТА, МЫ БУДЕМ СТРЕЛЯТЬ! ДЕВУШКА ВСЕ РАССКАЗАЛА. МЫ ВСЕ ЗНАЕМ!
Но выстрелов не последовало.
Ну, что же, уже легче!
Спецдорожка представляла собой довольно крутой виадук вокруг закругленного футуристического западного здания. По обеим сторонам ее расположились полицейские, полностью оснащенные всем, от слезоточивого газа до тяжелого оружия. Лица их ничего не выражали — служебная маска. Ричардс сидел очень прямо за рулем и медленно продвигался по этому живому коридору, а они смотрели на него отсутствующими тупыми взорами. Видимо, подобным образом должны смотреть коровы на взбесившегося фермера, который разлегся на полу хлева и орет благим матом.
Ворота в специальную зону (Внимание! Предъявляйте пропуск. Не курить! Посторонним вход воспрещен) были открыты настежь, и Ричардс важно проследовал через них мимо рядов бензозаправщиков с высокооктановым топливом и маленьких частных самолетов, закрепленных «костылями» на своих стоянках. За ними была широкая, темная от масла рулевая дорожка и несколько боковых ответвлений. Вот тут-то и ждала его «птичка» — огромный белый реактивный лайнер с дюжиной мягко урчащих турбин. А дальше до горизонта протянулась взлетная полоса, отчетливо различимая в наступающих сумерках. Четверо служащих в комбинезонах подкатили к самолету трап. Ричардсу он показался лестницей на эшафот. И как бы для полноты картины из тени, отбрасываемой брюхом самолета, уверенными шагами вышел палач — Эван Маккоун.
Ричардс поглядел на него, как смотрят на знаменитость, когда ее видят впервые, независимо от того, сколько раз ты его видел по трехмерному ТВ, ты поверишь в его реальность, когда увидишь во плоти. Но потом происходит нечто странное, что-то типа галлюцинации: кажется, что объективная реальность не может существовать отдельно от образа на экране.
Маккоун был маленьким человечком, в очках без оправы с намеком на брюшко под хорошо скроенным костюмом. Ходили даже сплетни, что Маккоун носит туфли со специальными набойками, чтобы выглядеть выше, но если даже и так, то по крайней мере это было незаметно. На лацкане его пиджака был виден маленький серебряный значок в виде флажка. В целом он совсем не был похож на монстра, этот наследник таких организаций с мешаниной букв в аббревиатуре, как ЦРУ и ФБР.
Он не был похож на человека, создавшего целую палитру страха.
— Бен Ричардс, — он говорил без мегафона, и поэтому его голос казался мягким и интеллигентным, но ни чуть не женственным.
— Ну, что?
— У меня с собой подписанный указ Федерации Игр, которая является аккредитованной компанией Главной комиссии по коммуникациям, о твоем аресте и казни. Ты готов подчиниться?
— Мчусь на всех парусах!
— Ну, что ж… — казалось, Маккоун был доволен таким ответом. — Все формальности соблюдены. Я подчиняюсь формальностям, а ты? Ах, нет. Ты, конечно, нет. Ты был очень необычный участник Игры. И благодаря этому ты до сих пор жив, а ты знаешь, что ты превысил рекорд «Бегущего Человека» в восемь дней и пять часов два часа назад? Ну конечно, ты этого не знаешь. Но это так! Да-да! А твой побег из ХСМЛ в Бостоне просто безупречен! А полагаю, что рейтинг Нильсена в программе поднялся на двенадцать пунктов.
— Прекрасна.
— Конечно, мы чуть тебя не схватили во время портлендской интерлюдии. Но тут не повезло. Этот человек, Парракис, поклялся на последнем вздохе, что ты сел на корабль в Оберне. Мы поверили ему. Он был такой запуганный. Ему, наверное, было очень страшно.
— Наверное, — тихо отозвался Ричардс.
— Но это последнее представление просто великолепно. Поздравляю! В каком-то смысле мне даже жаль, что Игра окончена. Я полагаю, что мне никогда больше не придется соревноваться с таким изобретательным противником.
— Очень жаль, — сказал Ричардс.
— Так что, это — конец, — сказал Маккоун. — Женщина раскололась. Мы ввели ей содиум пенотал. Старое средство, но верное.
Он вытащил маленький револьвер.
— Итак, выходите, мистер Ричардс. Я окажу вам последнюю любезность. Я сделаю это здесь, где нас не смогут заснять на пленку. Ваша смерь произойдет в относительном уединении.
— Ну, что ж, тогда приготовьтесь, — ухмыльнулся Ричардс.
Он открыл дверь и вышел из машины. Двое мужчин смотрели друг на друга, стоя на пустынной бетонной площадке.
Первым нарушил молчание Маккоун. Он откинул голову назад и засмеялся. Его смех был очень интеллигентным, мягким, просто бархатным.
— Ох, мистер Ричардс, ну ты и молодец! Поднимаешь ставки? Я от всего сердца поздравляю тебя: женщина не призналась. Она все время упрямо твердит, что сверток у тебя в кармане — на самом деле «черный ирландец». Мы не можем ввести ей пенотал, так как он оставляет следы. Один только укол — и наш секрет будет раскрыт. Мы запросили три ампулы каногена из Нью-Йорка. Не оставляет никаких следов. Мы ждем его через сорок минут. Но, к сожалению, не успеваем. Конечно, она врет, это очевидно. Если ты разрешишь мне воспользоваться тем, что вы, ребята, называете элитарностью, я позволю себе заметить, что средний класс врет хорошо только до поводу секса. Можно я сделаю еще одно замечание? Ну, конечно, можно. И я это сделаю, — Маккоун засмеялся. — Я подозреваю, что у тебя в кармане ее сумочка. У нее пустые руки, а она ехала за покупками. Мы очень наблюдательны. Что же случилось с ее сумочкой, Ричардс, если она не у тебя в кармане?
Он не поддался на эту уловку.
— Застрели меня, если ты так уверен.
Маккоун печально развел руками:
— Как бы мне этого не хотелось, но с человеческой жизнью нельзя шутить, даже если шансы пятьдесят к одному в твою пользу. Это очень похоже на «русскую рулетку». Человеческая жизнь — это святое. И Правительство — наше правительство — это осознает. Мы — гуманисты.
— Да, это точно, — сказал Ричардс и мрачно улыбнулся.
Маккоун заморгал:
— Ну вот, видишь?..
Ричардс поежился. Этот человек его завораживал. Минуты летели, и уже из Бостона летел вертолет с тремя ампулами на борту. И, если Маккоун сказал «через сорок минут», это значит через двадцать. А он все стоял и слушал, как этот человек своим звенящим голосом поет свои гимны. О, Боже, он, действительно, чудовище!
— Короче, слушая меня, — резко оборвал его Ричардс, — когда вы ей впрыснете эту дрянь, она вам будет петь ту же самую песню. Так что запомни: у меня в кармане именно это, понял?
