— К этому нельзя привыкнуть, — сказал я, но имел в виду совсем другое, имел в виду, что нельзя привыкнуть к тому, что твой собственный сын идет против тебя.
— Так это ж закон природы! — воскликнул он. Неужели он понял скрытый смысл моих слов и ответил на то, что не сказано?
Что ответить ему? Что он читает мои мысли? Что я не виню его и только делаю вид, будто обижен?
Может быть, это понимание и есть закон природы и не в том, что отцы против детей, а в единстве их цели его смысл? Иначе как осуществлять эстафету поколений?»
Как говорили институтские остряки, и. о. директора профессор Ревич правил в институте не железной рукой, а золотой улыбкой, обнажавшей его искусственные зубы.
При Анисимове не было у академика более рьяного последователя, чем Ревич. Этим наряду с несомненными организаторскими способностями и военными заслугами Геннадия Александровича и объяснялась передача ему руководства институтом.
Со времени перехода из лаборатории «вкуса и запаха» наверх, в директорский кабинет, Ревич заметно охладел к диссертации Аэлиты.
Статья под двумя именами Толстовцевой и Ревича, вернее Ревича и Толстовцевой, была опубликована, кандидатский минимум Аэлитой блестяще сдан, но Геннадий Александрович оттягивал защиту.
Многие научные сотрудники, которых Анисимов считал перспективными учеными, ушли «по собственному желанию», вняв недвусмысленному совету Ревича, сдобренному золотой улыбкой.
За эту улыбку его прозвали сперва Зол — Ревичем, а потом, как бы оценивая результаты его деятельности, переиначили прозвище в ЗЛОРЕВИЧ.
Аэлита потеряла надежду на его поддержку, но усердно работала в библиотеке над списком авторитетов, на которых следовало ссылаться. Ревич был крайне щепетильным. Боже упаси допустить ссылку на кого–нибудь недостаточно признанного в научных кругах, желательно западных!
Библиотекарша, рыхлая пожилая дама, питавшая к Аэлите особую симпатию, с трудом протискивалась между стульями научных сотрудников вдоль длинных столов, заваленных книгами. Аэлита подумала, что она несет что–нибудь найденное специально для нее, но седая женщина, наклонившись к Аэлите, чтобы не нарушить оберегаемой здесь тишины, шепнула:
— Вас вызывает секретарь парткома товарищ Окунева.
— Нина Ивановна? — обрадовалась Аэлита. — Честное слово?
В партком Аэлита вбежала, взлетев перед тем по лестнице через две ступеньки.
У Окуневой было строгое выражение обычно добродушного лица с двойным подбородком.
— Запыхалась, словно знаешь о случившемся, — недовольно сказала Нина Ивановна.
Аэлита побледнела.
— Николай Алексеевич? — только и могла спросить она.
— Да, о нем речь. Садись и слушай, — властно начала Окунева. — Помнишь, как я тебя в Западную Германию посылала спасать Анисимова? Так вот… и теперь спасать надо…
— Как? — ужаснулась Аэлита. — Он болен, катастрофа?
— Да, можно сказать, и катастрофа. Беда, словом.
— Не мучьте, Нина Ивановна. Что я должна делать?
— Готовься лететь к нему, Попутным рейсом. Через космос.
— Спасать его?
— Спасать его дело. В прошлый раз все из–за слез Лорелеи приключилось. На этот раз не из–за слез, а из–за улыбки Злоревича. Чем не Лорелея? — И Нина Ивановна горько усмехнулась.
А пока в парткоме велся этот разговор, Геннадий Александрович Ревич в кабинете Анисимова ждал гостя.
Дама–референт почтительно ввела элегантно одетого мужчину. Он улыбался как голливудский киногерой.
— Садитесь, прошу вас, Юрий Сергеевич, — радушно встретил его Ревич, одарив золотой улыбкой. — Я пригласил вас как руководителя нового производства, чтобы обсудить один важный вопрос.
— Я весь внимание, профессор, — расшаркался Мелхов.
— Дело в том, Юрий Сергеевич, — доверительно продолжал Ревич, — что мне приходится бороться за чистоту науки. Какова задача науки в отношении синтетической пищи? Синтезировать ее из первоэлементов! Понимаете? Так говорил Тимирязев. А мы — его последователи и ученики. К сожалению, до сих пор искания в области искусственной пищи были направлены на использование биомассы, а не на чистый синтез белков из элементов. Белок, когда он будет синтезирован из воздуха, окажется бесцветным и безвкусным, но питательным. Вот в этом надо видеть главное достижение науки, определяющее нашу научную стратегию. Что же касается имитации пищевых продуктов, чем занималась одна из наших горе–лабораторий, то это дело не академического института. Это ваше дело, товарищи инженеры! Завод сам должен искать формы своей продукции.
— Но без вашей помощи… — встревожился Мелхов, продолжая нащупывать почву.
— Будьте уверены. Помощь окажем. Я готов передать вам всю лабораторию «вкуса и запаха» в полном составе. Сделайте ее заводской, чтобы она служила вашим конкретным интересам, а не псевдоакадемическим целям, связанным с защитами всяких там диссертаций. Назовите ее кулинарной, гастрономической, как хотите.
— Я понимаю. Думаю, что это прогрессивно. На Западе, например, в Америке, фирмы, выпускающие искусственную пищу на основе сои, имеют собственные лаборатории, а не зависят от достижений университетов или специальных исследовательских институтов…
— Словом, академических учреждений, переводя на научный язык. Я рад, что наши взгляды сходятся. Чистый белок — достижение чистой науки! Неплохо! Не правда ли?
— Совершенно с вами согласен, профессор.
Нина Ивановна проинструктировала Аэлиту и вручила ей письмо академику от имени партийного комитета института.
Воспользоваться радиосвязью с Антарктидой Нина Ивановна не решалась, ей казалось невозможным обратиться с такой просьбой к самому президенту Академии наук СССР, вторгнуться к нему в кабинет, откуда была налажена связь с Антарктидой, и в его присутствии обвинять профессора Ревича, который под видом «чистой науки» разрушает созданный Анисимовым институт.
— Кому нужна эта псевдочистая наука? — горячилась раскрасневшаяся от возмущения Нина Ивановна. — Эта чистота — синоним никчемности. Надменный отказ от практических результатов во имя чисто теоретических — маскировка интеллектуальной несостоятельности! Ты все это должна передать Николаю Алексеевичу, — продолжала свои напутствия Окунева. — А полет в Антарктиду я тебе уже обеспечила.
Улетать предстояло с нового подмосковного космодрома, оборудованного для будущих трансконтинентальных космических рейсов.
Нина Ивановна сама доставила туда Аэлиту на черной «Волге» академика. Одетая как оленеводка, Аэлита изнывала от жары.
