Макс зашел в домик, уселся на табурет и, пристально глядя на старика, спросил:
– Кто ты?
– Агасфер, − ответил тот.
Ковальски удивился:
– Это твое настоящее имя?
– И имя и жизнь…
– Насколько я помню, легенда о Вечном Жиде придумана христианами. Агасфер – мифическая личность, и никогда на самом деле не существовал. Как, впрочем, и Христос.
– Да. Я – мифическая личность. И никакого Иисуса не толкал. Ты – пьян, а я – нет. С чем тебя и поздравляю.
Ковальски проглотил подступивший к горлу комок и пробормотал:
– Куда я попал?
– В долину фарса, − серьезно ответил Агасфер.
Он достал стакан, налил в него водки, подвинул его по столу поближе к Максу и, положив рядом кусок лепешки, произнес:
– Выпей.
– Нет, − сказал Ковальски. – На мне лежит ответственность за подчиненных мне молодых солдат. Нам до границы идти около десяти километров. Мало ли на кого нарвемся. Да и здесь оставаться опасно.
– Почему? Местное население уже привыкло к взрывам и стрельбе. До вечера тут вряд ли кто появится.
– Опасно не местное население… Ты лучше скажи, он знал о том, что ты – это ты?
– Конечно. Даже пытался умертвить. Вот так мы и жили.
Агасфер забрал ранее налитую порцию, выпил ее сам, и закусил лепешкой. Он был уже основательно пьян. Ковальски встал. Старик произнес слегка заплетающимся языком:
– Пойду, соберу овец и потом приду попрощаться. Не с вами. Больно вы мне нужны. С ним. Вот ведь как получается. Ведь это я его сдал. Вы бы ушли, считая его дохлым, а он бы очнулся и отправился в Грузию… Знаю, что он – сволочь. А все равно – жалко. Будь проклято это чувство сострадания! Уж он-то этого чувства точно не имеет…
* * *
Через два часа слегка протрезвевший Агасфер подошел к скале и увидел, что отряд уже готов к выходу. Шенгеле был на ногах и с отсутствующим выражением лица стоял в середине шеренги солдат. Ковальски давал последние указания.
Старик остановился перед Йозефом на расстоянии вытянутой руки, взглянул ему в глаза и с искренним состраданием в голосе спросил:
– Йося, водочки на дорожку выпьешь?
Тень промелькнула по лицу Шенгеле, в глазах что-то блеснуло и он, резко выбросив правую ногу вперед, носком сапога врезал Агасферу в пах. Старика сжало в комок и он, присев, с шипением завалился на траву, подтянув ноги к животу. Шенгеле сквозь зубы процедил по-русски:
– Жри свое пойло сам, Иуда.
Никто больше не шевельнулся. Солдаты с интересом смотрели на корчащегося от боли Агасфера, и лишь Ковальски участливо сказал на идише:
– Ты встань на ноги и приседай. Сразу легче станет.
Агасфер, не внимая доброму совету, просто валялся, пока боль не утихла. Наконец, он осторожно встал и сказал, обращаясь к Максу:
– Вот тебе и чувство сострадания. Это ты ему сообщил, что я его сдал? Спасибо тебе за это. Тогда слушай, что я тебе скажу. Этот негодяй двадцать лет назад изобрел некую сыворотку, делающую человека бессмертным. Он вколол ее себе и теперь – неубиваем. Во всем вашем отряде он – самый ценный экземпляр. Его необходимо обязательно доставить в Израиль и выпытать секрет производства эликсира бессмертия. Он в пути будет специально нарываться на пулю, чтобы его в очередной раз убили и бросили или тащили на себе, существенно затруднив поход. А вы не стреляйте. Вы его ножиком в зад колите. Эта процедура прибавит скорости…
Шенгеле громко заявил на идише:
– Уберите от меня этого сумасшедшего еврея.
Солдаты засмеялись. Йозеф обратился к Агасферу по-русски:
– Мое сердце чует, что мы еще встретимся. Может, не скоро, но обязательно. И при других обстоятельствах. Вот тогда я вспомню тебе все…
Ковальски, которому Берштейн перевел речь Шенгеле, подошел к нему вплотную и, четко выговаривая слова, стал их жестко выстреливать изо рта:
– То, о чем ты мечтаешь, не произойдет никогда! Любой ценой мы доставим тебя в Израиль. Там за тебя возьмутся наши врачи. Господь внимает молитвам, и потому ты сделаешь многое для нашего народа. Твое бессмертие станет объектом изучения. Ты будешь умирать много раз, и будешь возвращаться к жизни лишь для того, чтобы снова умереть при очередном опыте. Тебя можно заражать любыми болезнями и следить за их течением, пробуя самые каверзные препараты, испытывая их на тебе. Воистину, мир не знал лучшей лабораторной мыши со времен Создателя. И не имеет значения приговор Нюрнбергского трибунала, согласно которому ты должен быть всего-навсего повешен. Теперь ты испытаешь все, через что прошли твои жертвы. Ты будешь неоднократно биться в агониях, ты будешь страдать от вечных болей, сотрясающих организм при введении противоядий, ты станешь энциклопедией мучений… И пусть к тебе в эти моменты приходят образы тех детей, которые попали в твои лапы. Пусть придут близнецы, которых ты срастил по образу сиамских, и которые умерли от заражения крови, так как ты не удосужился провести операцию в стерильных условиях. И пусть они не были евреями, но они были детьми!
Ковальски, распалившись, начал захлебываться, и речь его стала бессвязной. Он уже кричал:
– Бесконечная смерть будет местью! Сначала ты будешь умирать за каждого из четырех миллионов людей, уничтоженных при твоем участии. Потом – за каждого нациста, избежавшего возмездия. Даже за тех, которые успели сдохнуть до того, как мы смогли их найти… А потом ты будешь страдать за обездоленных родственников, оставшихся без своих близких… А потом за стариков, которых заставили чистить улицы Вены зубными щетками…
Макс больше не мог говорить. Он тяжело дышал и зрачки его, расширившись, превратились в двери ада, готового поглотить его пленника в любую секунду.
Он закрыл глаза, отдышался, и спокойно обобщил:
– Короче, ты ответишь за все и за всех. Если б ты помер тогда − в 1979 году – ничего бы этого не случилось. А теперь станешь козлом отпущения.
– Великим Многоразовым Козлом, − добавил Агасфер и улыбнулся. – Теперь, Йося, еврейский народ будет тебя только благодарить…
Шенгеле, опустив взгляд себе под ноги, молчал. Ковальски дал команду, солдаты повернулись направо, и колонна направилась в сторону выхода из долины. Макс на прощание махнул Агасферу рукой, а тот в ответ старомодно поклонился. Даже когда цепочка, уводившая Шенгеле, скрылась из глаз, он все еще стоял и смотрел ей вслед, беззвучно шевеля губами.
Чечня. Итум-Калинский район. Осень 2000-го года.
В одну из холодных ночей выпал первый снег. Агасфер уже давно топил печку-буржуйку. В домике было тепло. Единственное неудобство заключалось в том, что надо было несколько раз за ночь вставать, и подкладывать дрова. Если старик спал крепко, то просыпался, стуча от холода зубами. Вот и сегодня он ругал остывшую печку самыми черными словами… Для того, чтобы согреться, пришлось чуть свет выпить водки. Это помогло.
