Когда очередной подопечный умирал и у Лизрака случался опекунский простой, экстатический орган усыхал, и весь Лизрак скукоживался и сжимался. Зато во время успешной работы с пасомым Опекун расцветал и подрастал во всех направлениях. До Любашки Лизрак пас Кристика, шведского доктора философии. Когда бедняга был уже при смерти, Старатель едва помещался в больничной палате.
Пася Любашку, Лизрак тоже порядком разбух. Наблюдая за утехами своей овечки из-под потолка и испытывая немыслимое с человеческой точки зрения удовольствие, Опекун одновременно набрасывал в голове пасомой план беседы с сыном.
Наконец два тела на кровати надёргались до изнеможения и затихли. Старатель аккуратно переместился в ванную комнату. Он знал, что Любашка первая придёт сюда смывать едкий любовный пот и сперму.
* * *
Егор только что закончил приводить квартиру в порядок после вечеринки. Любовь взяла сына за плечи и рентгеновским взглядом посмотрела ему в глаза.
— Вымахал ты у меня… Красавец вымахал… — протянула она, слегка улыбаясь.
— Ма, ну хватит меня тискать! Ты скажи, чё те надо, может, дам, чё ты хошь…
— Почему сразу «надо»? — Удивление в голосе. — И кто такая «ма»? Кажется, так овцу звали в каком-то фильме?
— Слушаю вас, Любовь Владимировна. Излагайте свои предложения, Любовь Владимировна.
— Ты называешь своего лучшего друга по имени-отчеству? — изумилась женщина.
— Блин, ну не могу я тебя называть «Люба»! Мы же не американцы какие-то!
— Не блинкай! Что значит «не могу»? Главное — начать, а потом привыкнешь. Упустила я тебя в своё время… Ладно, ничего мне от тебя не нужно. Посуду Зинаида помоет. Кстати, как она тебе в сексуальном плане?
— Кто?! Зинаида?! — вытаращился Егор.
— Ну что ты глаза таращишь? Я же знаю, что такое гормоны. В этом возрасте молодые люди на многое способны. Хрен ровесников не ищет!
— Ма… В смысле, Люба… Это уже наезд! Ей уже сороковник, наверно!
— Да шучу я, шучу! А новенькая, поди, хороша? Ей-то всего пятнадцать?
Глаза у Егора забегали. Вот и прокололся!
— Не особо так уж хороша… Она мало кому из парней нравится…
— Вот что я тебе скажу, Егор! Помнишь такую пословицу: лучше синица в руках, чем журавль в небе? Знаешь, что такое «здоровый секс»? Если у тебя появится девушка, она должна быть раскрепощённая и свободная. Другие варианты — для ловеласов и неудачников. Я не хочу, чтобы мой сын был ни тем, ни другим. Посвящать свою жизнь обольщению женщин так же глупо, как посвящать свою жизнь даме сердца. Сечёте, молодой человек?
Егор открыто посмотрел на мать.
— Значит, я типа должен усмирить свою плоть?
— Ну ты как ляпнешь, хоть стой, хоть падай! Плоть, она каши просит! Будь реалистом! Видишь, что ничего не светит, умей переключиться! Правильно я всё вычислила?
— Ясновидящая, блин…
— Учись, пока я жива!
* * *
Беседа подопечной с сыном прошла в правильном русле. Огромное тело Лизрака всё сияло от счастья. Стараниями Опекунов Первозданной Тьмы на Земле год от года становится всё меньше!
Лизрак был романтиком и мечтателем. Он стал воображать, что когда-нибудь Тьмы не останется вовсе, люди наконец узрят своих благодетелей, и они все вместе будут купаться в лучах свободы. Ему представлялись целые озёра, целые моря, целые океаны света, и земляне вместе с аршеланцами резвились в этих чудесных искрящихся водоёмах!
Опекун так увлёкся своими мечтами, что не заметил, как пасомая вышла из-под его контроля, и ниточки Тьмы начали протягиваться вверх её души.
«Может быть, я не права? — думала Любашка, куря на кухне женскую сигаретку. — Пока Володя не бросил нас с четырёхлетним Егоркой, я почти что верила в любовь и супружество. Может быть, не стоит навязывать сыну своё теперешнее мировоззрение?»
— Может быть, вообще довериться судьбе и плыть по течению? — продолжил Лизрак, с опозданием заметивший нехорошую перемену в своей овечке. — Продать свою фирму, избавиться от внедорожника, выйти замуж за младшего научного сотрудника? Люди делятся на тех, кто умеет любить себя и контролировать свою жизнь, и на лузеров, отдающих себя миру, растворяющихся в нём.
«А может быть, как раз эти лузеры по-настоящему счастливы?» — не сдавалась Первозданная Тьма.
— Иришка Хакамудда тоже вначале была лузером, но счастливой себя отнюдь не чувствовала. Счастливой она стала тогда, когда поняла, что «надо любить себя наотмашь, больше, чем родину, детей и мужчину», что «надо делать то, что даёт кайф, жить по принципу: „хочу“», что «только тот, кто выдавит из себя раба, сможет почувствовать себя свободным человеком». Посмотри, как она счастлива теперь!
«И впрямь, нельзя предавать своих кумиров, — подумала Любашка. — Чевой-то меня вдруг пробило на лирику? Егор должен стать сильным человеком. А сильные сыновья вырастают у сильных матерей!»
Ниточки Тьмы свернулись в спирали и осели. Лизрак вытер пот со лба. Моря́ света вновь замаячили на горизонте.
На большой перемене Галя вышла покурить с Лидой и Катей на улицу. Именно на улицу, а не на свежий воздух: директор, смурной биолог по кличке Попугай, выгонял курить аж за территорию школы.
— И что, с Орехом так сразу получилось? — недоверчиво спрашивала Лида, успевшая потерпеть несколько половых неудач со сверстниками.
— Мне типа было хорошо. А Орех не смог кончить. Ну так это его проблемы!
Орех не смог кончить, потому что Галя попросила его вынуть свой орган, чтобы надеть на него презик. А когда пацан увидел кровь на члене, стояк мигом вышел погулять. Но девчонкам-то она ещё раньше наплела, что потеряла девственность с деревенским парнем на даче. Тем самым лишила себя удовольствия посмаковать вчерашние подробности. Не будешь же признаваться, что до вчерашнего дня прозябала в целках!
— А что Жоржик? — спросила Катя.
— Ему пофиг! Знаешь же, что он по столичной сучке сохнет. А мне типа в лом с ним дальше мутить.
— Нет, что он на всё это сказал? — не унималась подруга. — Как, в натуре, события развивались?
— По-моему, он типа и не въехал. Мы с Орехом пошли в ванную, а он как раз выходил оттуда. Ну Орех ему, конечно, всё расскажет.
— Да уже, наверно, рассказал! — засмеялась Лида.
А всё-таки какая-то заноза сидела в душе у Гали. Какая-то обида непонятно на кого. Вроде всё прошло по её сценарию, а вроде и нет. У неё не раз уже возникало такое раздвоенное чувство. Как будто кто-то очень-очень близкий и родной уговорил её сделать то, что она сделала. А она поддалась на уговоры и теперь винит уговорщика в том, что могло бы быть и по-другому. Как-то красивее… Как-то романтичней…
