ОН не боялся правосудия не только потому, что никому бы и в голову не пришло подозревать именно его, было и другое, главное: Свет никогда не отдаст на растерзание правосудию тьмы своего ангела возмездия.
До чего прекрасен его город поздними ночами. Заливающие тротуары и мостовые белым светом уличные фонари становятся как бы прообразами тех самых звезд, их земными мини-копиями. В световых гаммах тонут дома. В центре — не прекращающиеся шум, гвалт, веселье, такое ощущение, что город не спит, что он ждет начала красивого праздника, а сверни в сторону — царство покоя. Люди укутались в безмятежные сны, надеясь, что никто не нарушит их, как тогда — в кошмарную Гражданскую.
Спите спокойно! Ангел Возмездия этого сделать не позволит.
Свернув в сторону центральной улицы, ОН вдруг заметил спешащую пару. Убийца узнал их: отец и дочь, но разыгрывают почему-то мужа и жену… Понятно, конспирация. Они приехали в Старый Оскол с определенной миссией: на словах — восстанавливают в России монархию, на деле. так же нарушают установившийся в городе Покой. Убийца улыбнулся про себя: «Может, покончить с обоими сразу? Девушку жаль, юна — неопытна, находится под влиянием отца. Почему он не оставил ее в гостинице? Побоялся? Кого? Меня? Что я могу явиться к ней в номер?..
Ах, как молода!»
Убийца решил не трогать пока эту пару. Пусть город на сутки отдохнет от кошмара. Мысленно пожелав девушке доброй ночи, убийца тронулся в сторону своего дома.
Елизавета Антоновна и не представляла, что спасла сегодня отцу жизнь.
Черкасова позвонила Александру и услышала от Лены, что хозяина нет дома. Конечно, для Алевтины такое поведение ветреного журналиста новостью не стало. Но он обязан завтра сдать материал. И, скорее всего, не сдаст. Девица из Москвы сильно окрутила его.
Приехал муж Валерий, он работал главным инженером Оскольского маслобойного завода. Как всегда грустно посмотрел на чужой дом, чужую жену, которая опять дымит точно паровоз.
— Где Клава? — спросил он.
— Я отпустила ее на похороны бабушки, — устало ответила Алевтина.
— Она должна была приехать сегодня.
— Приедет завтра. Или послезавтра. Какая разница?
— Дом в лице нашей служанки лишился доброй хозяйки.
— Успокойся, кое-что приготовила.
Он знал ее «кое-что». Холодный, пересоленный суп, пережаренная картошка, безвкусное жаркое. Алевтина наверняка выиграла бы звание худшего повара на свете.
Валерий со вздохом хлебал первое, Алевтина сидела рядом, взгляд казался рассеянным, она — далеко, далеко. Да и была ли она когда-нибудь с ним?
— Ты сегодня долго, — безразличным голосом произнесла Алевтина.
— Дел много, недавно заключили контракты на поставку масла с еще несколькими странами.
— Ну-ну.
— Не посещал я любовницу, — усмехнулся Валерий. — Я гулял по ночному городу и смотрел на небо. Ты знаешь, как я обожаю смотреть на звезды.
— Слишком хорошо знаю.
— Послушай, — Валерий с остервенением отодвинул тарелку, — пока Клавы нет, наняла бы временную служанку. По крайней мере, я бы поужинал.
— Зачем? Честных женщин не так много. Можно немного помучиться и без Клавы.
— Глупости!.. Насчет отсутствия честных женщин. Ты не желаешь приводить сюда человека со стороны. Даже на время.
— Если и так?
— Тогда хотя бы суп поприличнее приготовила.
— У меня и без готовки дел хватает. И денег в дом приношу побольше твоего.
— Да, ты у нас главная добытчица. Достойная наследница папенькиного состояния.
Алевтина не ответила на колкость мужа, не было ни сил, ни желания. Ее мыслями безраздельно владели иные проблемы.
Валерий внимательно посмотрел на жену:
— Что-то произошло?
— Да! Один мой журналист должен написать материал об этом проклятом убийце. И вдруг пропал.
— Как пропал?
— Влюбился в девчонку, причем из Москвы. Вместо того, чтобы заниматься делом, разгуливает где-то с ней.
— Неужели в моей дорогой женушке взыграла ревность? Не о том ли красавчике ты говоришь? Он по-прежнему твой любовник?
Следовало бы возмутиться, начать оправдываться, но опять не было никакого желания. Поэтому Алевтина лишь усмехнулась:
— Будто ты безгрешен?
— Не безгрешен я. Но у меня есть чувства. Я был бы рад, если бы они сохранились и у тебя. Пусть не ко мне, а к этому мальчику. Тебе нужен не он, а другое.
— Ты прав! Мне нужна газета! Сколько сил вложила в нее! Ради нее я готова выгнать моего. любовника, если он вовремя не сдаст материал. Жаль одно: я создала из этого недоумка образ выдающегося детектива, который раскрывает дела лучше полиции. А на самом деле он ничто, пустое место. Приманка для читательниц.
— Все ясно, — Валерий с отвращением принялся за второе. Река отчуждения между ними становилось все шире, уже и берега не видны. Алевтина даже не поинтересовалась его проблемами.
— Что думаешь об убийце?
— Об убийце? — рассеянно проговорил Валерий. — Я о нем вообще не думаю. Встретиться бы с ним не желал.
— Мне в голову пришла необычная мысль: убийца оказывает городу услугу.
— Почему?!
— Он убивает только тех, кто пытается втянуть нас в какую-нибудь авантюру.
— Этак ты дойдешь до его полного оправдания. Потом он станет своеобразным Робин Гудом, вызовет массовое сочувствие. Еще одна приманка для читателей.
— С тобой невозможно разговаривать.
— Как я могу всерьез обсуждать проблему героизации преступника?
— Я не о том. Знаешь, я бы многое отдала, чтобы лично познакомиться с ним.
— Боюсь, ты бы ему не понравилась.
— Вот как?
— Много куришь.
— Извини, — Алевтина замахала рукой, пытаясь развеять столб табачного дыма. Валерий с последней надеждой взглянул в ее глаза, надеясь увидеть там хотя бы капельку (не любви, ее давно нет!) обычного интереса к себе. Увы, она думала о своем загадочном убийце. Даже не о нем, а о том, как использовать его «романтический образ» для своей газеты.
— Не развестись ли нам? — неожиданно предложил он.
— Как знаешь. Лично меня совместная жизнь с тобой не тяготит.
— Но любви-то нет!
— Как знаешь, — повторила Алевтина. — Поздно уже. Я иду спать.
Она отправилась в спальню, разумеется, в свою, куда Валерию путь был заказан.
И вот опять банкир Еремин в любимом кресле, рядом — проигрыватель, пластинки Шаляпина. Так было много раз, когда напротив сидела Зина, также слушала и подпевала. Подпевала фальшиво и громко, отчего Юрий Иванович не мог до конца насладиться чудным голосом великого певца. Но он прощал, старость многое готова простить молодости. Прощал и слушал только ее.
