Подтягивая песню, иногда – невпопад, Виш продолжал разглядывать музыкантов.
Гусли он узнал. И домру – тоже. Но сделали их не из глины, а… Виш не стал развивать мысль.
Флейты играли и костяные (это немного успокоило Виша) и деревянные (тут он снова расстроился). Ну а глиняные свистульки у ребятишек ничуть не отличались от тех, на которых играл в детстве сам Виш!
Песня закончилась. Музыкантов вознаградили сочными аплодисментами.
– Сейчас будет песня… – шепнула Лил Вишу. – Фил всегда поёт, когда кто-нибудь погибает…
– А кто такой Фил? – тоже шёпотом спросил Виш.
– Брат Фика… Т-с-с!
На площадку вышел Фил. Он держал в руках невиданный Вишем инструмент: в расщепленном… полустволе Неподвижного Собрата торчали рыбьи косточки разной высоты. Дёргая за них, Фил выводил замысловатую мелодию.
Звуки поплыли над сидящими люрасами.
И словно не рыбьи косточки дёргал Фил, а трогал каждого за сердце. Высоким голосом он завёл песню о Гере. В песне Фил перечислял все подвиги погибшего, рассказывал о том, как скорбят друзья. Многие за столом пригорюнились.
Под конец Фил пропел о том, как Гер подлетает к солнцу и оно радуется его прибытию. За столом сразу приободрились.
Такое Виш слышал впервые. О таком ему никто не рассказывал – ни Чер, ни Гач. Это было ново и потому интересно.
Пиршество затянулось допоздна, благо светили все три луны, и видно было почти как днём.
А потом Лил проводила немного захмелевшего Виша домой. Но он и трезвый ни за что не отыскал бы дом в темноте.
Лил запалила от очага лучину, и стали видны бегающие по потолку маленькие ящерки.
– Это гекконы, – пояснила Лил. – Они ловят мух. Те очень противно щекочут уши по утрам. Гекконы – наши друзья.
Перед сном Лил снова набрала пепла из очага и припорошила головы себе и Вишу. А затем натёрла его и себя.
Прикосновения Лил оказались очень приятны, но Виш всё же спросил:
– Для чего это?
– От клопов и блошек, – спокойно ответила Лил. – Они боятся пепла и золы. Если не натереться, ночью они могут заползти в дом и напиться сокрови. Некоторых, говорят, заедают до смерти! Но я таких случаев не припоминаю.
«Да, – подумал Виш, – здесь не только благодатная, но и очень опасная земля!»
А вслух спросил:
– А днём посыпаться пеплом можно?
– Конечно, – удивилась Лил. – Даже нужно. Если идёшь в лес. Там клопы и блошки падают с деревьев. На лугу их нет.
– Знаю, – поёжился Виш. А потом задумчиво сказал: – Как много у вас новых слов: лес, луг. У нас ничего такого нет. У нас – холмы, горы, равнина, болото.
– Болото и у нас есть, – заметила Лил.
– Да, но оно у вас не такое. И река у вас не такая.
– И я не такая! – засмеялась Лил.
– Нет, ты такая, – серьёзно ответил Виш, и привлёк её к себе. – Я всегда мечтал о такой растушке, как ты…
Лил склонилась над ним. Её длинные листьеволосы защекотали ему лицо. Виш почувствовал, как листьеволосы на его теле встали торчком, а ногокорни сами собой распустились. И в них погрузились распущенные ногокорни Лил.
Это происходило не так, как на поле, но по-особому очень приятно.
Когда Лил уснула, Виш ещё долго лежал с открытыми глазами.
В его сознании проносились сегодняшние сцены деревенского каннибализма и извращений. Затем они сменились сценами завтрашней охоты: оскаленными челюстями гусениц, нависающими тушами, отсечёнными ложноножками и шкварчащей на огне питательной жижей, вызывающей слюнотечение даже во сне…
«Конечно, – думал Виш, пытаясь найти оправдание каннибальским привычкам новых друзей, – в их местах почти нет открытой почвы, всю землю покрывает трава, и, чтобы попитаться, приходится её выдирать». – Его покоробило от этой мысли, но он мужественно продолжал думать. – «И поблизости нет камней… Из чего приготовить оружие? Только из…» – Виш снова поёжился. Всё происходящее вступало в разительное противоречие с его воспитанием, обычаями, прежней жизнью. Даже сжигание сухих Неподвижных Собратьев… Если бы не Кук, Вишу было бы намного труднее пережить эту привычку соплеменников Лил.
«А чем лучше наше закапывание в землю? – подумал он. – Но мы закапываем тело. А душа? И… Солнце? Должно же оно чем-то питаться? Местные считают, что в нём сгорают души умерших… Но души и наших умерших могут сгорать в нём! Когда люрас умирает, куда девается душа? Вот она и поднимается к светилу, сгорает там и дарит свет и тепло будущим поколениям…»
От этой мысли Вишу стало тепло, и он уснул.
Но, несмотря на последнюю светлую мысль, во сне его мучили кошмары.
Первый выглядел настолько реально, что, проснувшись, Виш сохранил ясное ощущение, будто сам вышел из привидевшегося ужаса.
На пригорке стоял дом. Похожий на дом Лил. Но в нём жило страшное существо. Настоящий монстр. Хуже гусеницы, хуже жука, хуже прыгуна. Правда, он сам во сне не показывался. И это хорошо, потому что Виш обязательно бросился бы с ним драться.
Ни один нормальный люрас не смог бы жить в столь жутких условиях.
Нет, в доме не лились потоки сокрови по полу. Но жить там могло лишь существо с извращённой психикой. Посудите сами: все стены дома обиты распиленными стволотелами! Кресла тоже сделаны из частей люрасов: на подлокотники пошли ветверуки, на ножки – стволоноги. И даже ложку извращённая фантазия автора выполнила не из обычных материалов – раковины перловицы и лягушачьей косточки, а из куска головы люраса. Её выточили на токарном станке! Хотелось бы взглянуть в глаза этому сумасшедшему токарю.
Мало того: и полы настелили из стволотел, распиленных на длинные пластины, плотно пригнанные одна к другой!
Но ещё хуже стало, когда Виш посмотрел на шкафы. Мало того, что они были оклеены тонким слоем расщеплённой и высушенной плоти: в одном месте слой шпона немного отстал, и когда Виш увидел, из чего сделана дверца, его замутило. Её сделали из перемолотых трупов, смешанных, скорее всего, с затвердевшей смолой Неподвижных Собратьев!
А оконные рамы? Невыносимо было видеть мёртвое, холодное стекло, оправленное в сухую плоть разумных существ…
Хорошо, что сокрови не было видно. Убийства произошли очень давно, и она успела высохнуть.
Избавившись от первого кошмара, Виш, пометавшись немного на койке, незаметно для себя перетёк во второй.
Во втором сне ему привиделись шеренги вросших в землю люрасов, вернее, их высохшие обезноженные трупы с прикопанными ногокорнями и торчащими в стороны ветверуками. Их связали между собой тонкими верёвками и шеренгой выстроили вдоль дороги. Картина напоминала усмирение восстания Картапса.
А на ветверуках у каждого люраса бугрились белые шишки. К шишкам и примотали верёвки, связывающие люрасов между собой…
