Как-то в детстве она впервые сама, без инкубатора, изменилась в некрупную желтую львицу. Счастливая и довольная, вылезла на третий день из ванны и позволила Генри осушить мягкую короткую шерсть. Три дня мучений можно было благополучно выбросить из головы. Она так старалась, что даже украсила шкуру темно-золотыми разводами по бокам и контрастными шоколадными кольцами на длинном хвосте. Она в благостном удовольствии жмурила янтарные глаза с зелеными искорками и, растянувшись на постели, не могла дождаться, когда же сможет обрадовать Джи. Ему понравится!
Император пришел, и она растаяла под его рукой, прогладившей львиное тело от кончика носа до хвоста. Даже невольно замурчала. А он вдруг жестко схватил её за шиворот и затащил в карцер. Молча застегнул ошейник и вышел, захлопнув дверь! Крошка закричала и прыгнула вслед, но короткая цепь не пустила к двери, да и дверь не открывалась изнутри. Хотела измениться в человека, но ошейник блокировал метаморфозы. Генри в обычное время приносил еду, а Крошке было плохо. Она не могла понять, за что Джи наказал ее? А на второй день стало еще хуже. Она думала, что голова кружится от темноты и тошнит от несправедливости. И только когда тело перестало усваивать пищу и начало умирать, тогда она наконец тщательно проверила звериное тело и поняла. Она слишком торопилась, увлеклась полосками, но забыла правильно построить тело, забыла эти противные железы для пищеварения и гормоны… Крошка уже теряла сознание, когда Генри отнес её в инкубатор. Джи оставил её в теломорфе львицы на два долгих месяца. И даже оставил эти дурацкие полоски и разводы. Хотя она бы с радостью от них избавилось, но не решилась — было стыдно.
Так что гадость не гадость, а хищному телу нужна всякая дрянь, и она будет эту дрянь есть! Антилопьи катышки, завернутые в оболочку все еще теплой и слегка скользкой кишки, глотались одним куском, как подогретая мягкая колбаса. Она ещё немного подумала и исключительно из чувства долга быстро вырвала и съела еще три куска кишок, возблагодарив природу, предусмотрительно наградившую кварга малочувствительными органами вкуса. Но есть желудок и пенистые пружинящие легкие… Бр-р-р! Нет. В конце концов, она не настоящий кварг и ее буйный метаболизм сноваживущего тела пускай вылавливает все полезное из того, что она есть может. И так она ест достаточно мерзостей! Вернулась к отложенной тушке. Встав на плечи распотрошенному тельцу, мощным движением шеи оторвала голову и острым клювом отрезала лоскут шкуры — последнее, на чем безрогая глазастая голова антилопы всё еще держалась за тело. Повозившись с ногами — большим клювом не очень удобно разрезать маленькие суставы — открутила и хрупкие худосочные ножки с копытами. Разорвала тушку и проглотила мясо вместе с костями и шкурой. В кустах неподалеку за ее спиной затаился гривистый шакал. Крошка фыркнула и пошла к логову. Вот пусть мелкий вонючка радуется, что она не настоящий кварг. Настоящий кварг слопал бы и шакала. А она его подкармливает, требухой да рожками-ножками.
В нудных пустошах еды хватало. Всякая бегающая еда в шерсти и в перьях была доступна быстрому хищнику. Например, дикусы. Ей нравилось мясо жареного на вертеле дикуса, но сырой… Потрошить или ощипывать громадным клювом нежную птичку неудобно. Пробовала снимать с дикуса перья вместе с кожей, но тонкая кожа только рвалась маленькими лоскутками, а внутренности оказались на редкость вонючие даже для кваржиного слабого обоняния. Набив полную глотку перьями и с трудом отплевавшись, Крошка вычеркнула дикуса из своего меню.
Как она была наивна в детстве! Ей так хотелось научиться превращаться. Так нравилось менять тело, получать новые ощущения! Джи не дал ей ошейник, то есть она может измениться? Но он ничего не сказал. Они расстались так странно. Он просто не успел. Она больше не может! Её душа устала болеть. Но она так соскучилась! Возможно, просто прошло много времени, она устала быть одна, а боль с обидой выдохлись и теперь казались не так важны. Она — неделимая часть Джи! Незаменимый и вечный экзекутор!
Как же хочется вернуться в человеческую морфу! Но она больше не будет глупой Хакисс. Хакисс всё время попадала в неприятности. Хакисс не могла активировать скан полностью и из-за этого умерла на Гайдере! Она не хочет быть Хакисс. Надо исправиться, измениться! Это Хакисс убили на Гайдере, это Хакисс хотела убить Джи. Она не будет Хакисс! Она забудет тело и мысли Хакисс, она не будет ей никогда!
Крошка стояла, тихо постанывала и тянулась изо все сил, тянулась сканом и молилась Джи.
«Прости меня, прости… Я люблю тебя! Я буду держать себя в руках, не буду нарушать правила. Я буду стараться, только забери меня отсюда! Я не хочу быть одна! Я не могу быть одна, я изменюсь…»
Крошка резко закричала. Она вполне дотягивается до Джи, она теперь дотягивается куда угодно. Но нельзя мешать! Нельзя быть назойливой. Как сделать, чтобы он ответил и простил её? Коснуться, не касаясь?
Крошка мысленно сжалась в тонкую струну, растянулась сканом и словно зависла в шаге от Джи, в полуметре от возвращения домой.
И Джи ответил! Послал мягкое касание, как будто погладил перышком и сказал: «Жди».
Хакисс сорвалась в бег. Джи ответил! Да! Она умеет ждать и уже совсем-совсем успокоилась. Она не будет надоедать! Джи ответил и снова исчез, но она поняла свою вину! Она поняла, что надо делать, что она может сделать! Она станет Стивом. В теломорфе Стива ей всегда было хорошо. Стив не нарушал правила. Стив живет для Джи! А пока она изменится в самца кварга…
Не может пропасть чего не было,
Не видели даже глаза.
Мечта ожиданием вымерла.
Слеза? Не поможет слеза.
И дни сосчитать не получится.
Твой пульс не стучится в ответ.
Лишь память пургою там вьюжится.
Но не было, значит и нет.
(дневник шестой Крошки) * * *
Мысль привычно скользила по окрестностям гнезда: травка, кочки и кусточки, искорки аур зверюшек, чуть более яркий всполох стайки дикусов… Шакал вылез из свежеотрытой норы и потрусил к самке с месячными детёнышами, оставленной за дальними холмами…
Последние несколько дней Крошка провела, убеждая себя… Нет! Провел и убедил! Он теперь Стив! Стив медитировал в теле кварга. Размеренно шагал по кругу, с каждым ударом копытец вбивая в память: он — Стив. Ночью вместо сна молился: он — это Стив, которого любит Император. Вылавливал дорогие воспоминания, когда после рабочего дня экзекутор в морфе гибкого юноши оставался наедине с Джи. Бывало, что Джи просил Стива танцевать и любовался точеной пластикой морфы. Джи обнимал его с бесконечной нежностью сканом или даже перехватывал управление телом и, унесённый ритмом, двигался сам, а Стив исчезал в единстве души и тела. Вспоминал, как Джи приходил в зал на тренировки, и Стив чувствовал его ауру, сбивая ножом уток или во время боя с муляжом… А иногда Джи не просто наблюдал, а учил полностью погружаться в работу: создавал фантомы прикосновений и мешал сосредотачиваться…
