Сейчас он спешил. Спешил и вслух говорил:
— С Богами шутки плохи…
Он оглядел себя. И не понравился он самому себе… Прожженная в нескольких местах тога. Черные от копоти руки. Запах паленого от скрученных огнем на руках и ногах волос… И что самое огорчительное — без сандалий. Впопыхах он забыл переодеться и обуться.
— Я не боюсь тебя, Зевс! — крикнул он в небо. — Тебе не отнять у них того, что я дал им… Они будут обладать этим вечно.
Но не было уверенности в громовом его голосе. Страх метался в нем. И поселил его в нем ласковый шепот любимой им женщины… Он в это время стоял у мехов, когда в сердце своем услыхал:
— Берегись, титан. Месть Богов близка. Спеши к брату своему.
И тогда он сдавил меха так, что вырвавшееся из горна пламя облизало его с ног до головы…
— Что это, если не страх? — спросил он у самого себя и сам же себе ответил:
— Не знаю, что это, но я не боюсь тебя, Зевс!..
Брат сидел на ступеньках. На белом мраморе была расстелена роскошная скатерть, уставленная яствами и винами. Он поднял хмельные глаза.
— Опять ты, Прометей, — с усталой яростью произнес брат. — Надоели мне твои нравоучения.
— Эпи, не принимай даров от Зевса.
Эпиметей положил на раскрытую ладонь инжир и медленно, в предвкушении удовольствия, стал придвигать ее ко рту. И вдруг остановился.
— Кто это там, брат? — спросил Эпиметий, указывая в сторону дальней оливы, где бил родник.
Там, в тени дерева, сидели трое. Две женщины и мужчина.
— Я пришел один, Эпи.
— Но они смотрят на тебя.
Прометей прикрыл рукой глаза, чтобы солнце не мешало ему видеть. Это были люди из долины. Они, наверное, направлялись к нему. И титан помахал им.
Брат, жмурясь от удовольствия, мял во рту холодную мякоть медоносного инжира.
— Эпи, сегодня я слышал голос оттуда… Боги решили покарать меня. Голос сказал, чтобы я поспешил к тебе.
— Видишь… У меня все в порядке… Я пью вино и горстями смоквы заедаю его…
— Эпи, — улыбаясь брату, продолжал титан, — я пришел за ларцем, что отдал тебе на хранение.
— Зачем, Прометей? Ты мне не веришь?
— Верю… Но если он будет в моей пещере, я буду спокоен.
— Я берегу его пуще глаза своего. Не позволяю никому прикасаться к нему. Тем более открыть.
— Знаю, Эпи… Ты все-таки принеси его, — настаивал Прометей.
— Чего ты боишься, Прометей? Чего страшиться тебе, бросившему вызов Богам? — залился пьяным смехом Эпиметей.
— Не за себя боюсь, брат. Боюсь за них. За этих землян, — и Прометей показал на три жалкие фигурки, прячущиеся под сенью старой оливы.
— Брось, брат, печься о них. Неразумное это племя. Неблагодарное.
— Разумное, Эпи. Только беспомощное. А потому жалкое.
— Хорошо, — соглашается Эпиметий и, наполняя второй бокал вином, кричит:
— Пандора, сердце мое, принеси сюда ящик брата моего…
Потом, протянув титану наполненный до краев бокал, предложил:
— Выпей со мной, Прометей, этот чудесный напиток…
— Спасибо, Эпи. Я потом пойду к людям и напьюсь там ключевой воды.
И Прометей повернулся в сторону старой оливы, под ветвями которой бил студеный ключ и нашли приют жалкие, смертные земляне. И вдруг они все трое, отчего-то запаниковав, повскакали на ноги. Они со страхом и ужасом смотрели за спину Прометея.
Титан обернулся. И понял: Зевс — ударил…
На мраморных ступенях, у роскошной скатерти с яствами, над головой Эпиметея, стояла Пандора. Обворожительная, как чудо. Неотразимая, как стрела амура. В руках своих она держала заветный ларец. А Эпи завороженно смотрел в прелестное лицо жены своей — Пандоры, которую намедни получил в дар от Богов.
Пандора взялась за крышку.
— Не надо! — взревел титан и бросился к ней.
Белые пальчики Пандоры, хищно обвивавшие ларец, резко дернули его крышку. И из разверзшего зева его вырвался шквал, разнося по свету Ненависть и Зависть, Подлость и Лесть, Болезни и Беды, Голод, Невежество и Нищету…
Прометей таки успел вырвать из рук коварной Пандоры ларец и захлопнуть его.
— Поздно, титан, — звонко и соблазнительно смеялась Пандора. — Все зло теперь в миру. Все зло — в людях. И что их ремесла, которым ты их обучил? И что их искусство, которым ты их заразил? И что их знания, которые ты в них вложил?… И нужно ли это было тебе?…
— Не все! Не все ты выпустила оттуда, мерзавка! — прижимая к груди ларец, стонал как от раны Прометей.
— Да, не все, Прометей! Зевс оставил в твоем ящике на все времена, навсегда, две вещи — Надежду и Страх… … Караев вскочил на ноги. Обуянный ужасом он стоял на постели, обливаясь холодным потом. И долго ничего понять не мог — где он? И кто он? Он посмотрел на напольные часы. Сон длился не больше минуты…
За окном светило солнце нового дня. И он поймал себя на том, что прижимает руки к сердцу. Как Прометей — ларец с заключенными в нем Надеждой и Страхом…
«Боже, но я ведь не крал у вас тайну Времени…», — не то спросил, не то констатировал он, с опаской глядя в пространство. Какую-то долю секунды стояла оглушительная тишина. И в этой тишине напольные часы, что показывали девять часов, и должны были, по идее, пробить девять раз, ударили всего одним гонгом. И в дребезжащем звуке его Караеву послышалось: «Как знать…»
«Совершенно секретно
ФЕРТИ — БОССУ
Сэр, сегодня в Баку взяты под стражу и брошены в подвалы МНБ министр национальной безопасности Ф. Зейналов и начальник следственно-розыскного управления этого министерства Э. Худиев. Министром национальной безопасности назначен руководитель отдела административных органов президентского аппарата. Главой таможенного комитета стал командующий погранвойсками, а командующим пограничников стал бывший таможенник…
Как только что стало известно, шефом силовых ведомств президентского аппарата назначен министр Обороны.
Завтра в Баку из Стамбула прибывает борт с оборудованием для посольства. Этим самолетом вылетят доктор Маккормак, профессор Караев и Джилл Бери.
Подтверждение об их вылете сообщу отдельно.
ФЕРТИ»
КонецБаку, 29.02.00
«Во имя Бога, Всемилостивого и Милосердного!» (из Корана)
Сюзгеч (азерб.) — дуршлаг.
