Дмитрий Барчук - Новый старый год. Антиутопия

Юрий Иванович водку не пил, а сидел в кресле, будто бы смотрел телевизор, и потягивал свой любимый коктейль из кока-колы и кубинского рома. Смит делал вид, что увлечен чтением журналов о российской действительности. После отъезда Татьяны и Кости в больницу они так и вели себя все время, как актеры в театре абсурда. На вид, вроде бы, все было чинно и благопристойно. Но на самом деле каждый безбожно фальшивил и врал самому себе. Даже Ольга, которая в перерывах между подачей блюд и уборкой грязной посуды со стола умудрялась заскочить в свою комнату и наспех отдаться новому неутомимому любовнику, чувствовала себя не в своей тарелке. Кости не было, никто ее не ревновал, и от этого ее похождения сразу стали какими-то пресными, лишенными изюминки. Усатый водитель тоже уже порядком пресытился любовными утехами, но по-прежнему продолжал изображать страсть. Неудобно же опростоволоситься перед женщиной.

Первым неестественности ситуации не выдержал Юрий Иванович.

– А как вы смотрите насчет шахмат, Георгий Константинович? – с неожиданным предложением обратился он к австралийцу. – Сдается мне, что вы должны неплохо играть?

Смит отложил журнал «Огонек», где он только что прочел душераздирающий очерк о борьбе с кулачеством на Кубани, и ответил:

– Отчего же не попробовать сыграть. Только я со студенческих времен не брал шахмат в руки.

– Ну, это поправимо. Вспомните. Главное – было бы что вспоминать, – потирая руки, произнес Селин. – Я где-то видел у Кости шикарные шахматы из слоновой кости. Есть и часы. Вы сколько минут предпочитаете отводить на игру?

– Традиционная пятиминутка вас устроит?

– О, да я вижу, вы профессионал, – сказал секретарь ЦК, ставя время на часах.

Георгий зажал в руках по пешке – белой и черной – и вытянул сжатые кулаки перед Селиным.

Юрий Иванович уверенно указал на правую руку. Здесь была белая пешка.

– Белые начинают и выигрывают, – удовлетворенно сказал он.

Товарищ Селин на этот раз ошибся. На ферзевый гамбит Смит ответил контргамбитом Альбина. Это когда черные отказываются принимать в жертву пешку белых на с4, а в свою очередь подставляют им беззащитную королевскую пешку. В принципе этот дебют профессиональными шахматистами давно уже исследован вдоль и поперек и признан проигрышным со стороны черных. Но Юрий Иванович этого не знал, он принял жертву австралийца, и что тут началось! Фигуры черных пришли в какое-то странное хаотическое оживление. Через два хода Смит пожертвовал еще и коня, а еще через пять ходов белые получили мат.

– Я вас явно недооценил, молодой человек, – расстроенным голосом произнес Селин и тут же предложил. – Давайте сыграем матч из пяти партий. Чтобы четко выявить победителя.

– Можно и матч, – согласился Георгий.

Сейчас он уже играл белыми и выбрал королевский гамбит. Партия вновь закончилась победой иностранца на семнадцатом ходу.

Секретарь ЦК побагровел, но проснувшийся в нем азарт звал его к реваншу. И чем дольше они играли, тем краснее становилось лицо столичного вельможи. Первый матч он продул 5:0. Но потребовал играть еще.

Георгий чувствовал, что перед ним серьезный соперник. Как пожилой мужчина думал, какие делал ходы, насколько цепко стремился удержать материальное преимущество – все это говорило о том, что играет не новичок. Но иностранец с самого начала партии обрушивал на него неожиданный шквал атак и выбивал его из привычной, наезженной колеи. Смит не давал логике соперника даже проявить себя, он подчинял ее своей воле.

Однако где-то в середине второго матча Селин изменил тактику и от энергичных обоюдоострых дебютов перешел к более степенному началу. При размеренном ритме, когда основной упор делается на долгую позиционную, рутинную борьбу, он оказался сильнее своего молодого соперника, и Смит проиграл.

В дальнейшем игра велась с переменным успехом. Удастся австралийцу энергией и настойчивостью первых атак сломать соперника – побеждает он. А если Юрий Иванович навяжет свой нудный и вязкий стиль игры, то записывает очко себе.

Так они и доиграли до самого утра. Пока глаза у обоих не стали слипаться.

– Все, финиш, – объявил Селин и встал из‑за стола.

Прощаясь, он пожал руку австралийцу и сказал:

– А ведь вы не по-русски играете, Георгий.

– Это почему же? – удивился Смит.

– Русских надо вначале побить как следует. Только тогда они просыпаются. И начинают давать сдачи. А вы сами лезете на рожон.

– Это плохо? – вновь спросил бизнесмен.

– Нет, отчего же? – произнес Селин. – Только народу нашему надо этому еще научиться. Тогда ему не будет равных.

Катя и Витя стояла на «черной» лестнице и курили. Девушка облокотилась о подоконник, а юноша стоял посередине лестничной площадки, как стойкий оловянный солдатик, на страже своей дамы сердца. О наказах Штайна он даже и не вспоминал. То, о чем говорил Дмитрий, было неприменимо к этому хрупкому божественному созданию. Витька лишь изредка осмеливался посмотреть ей в глаза и даже при разговоре отводил взгляд в сторону, словно на стенке было нарисовано что-то очень интересное.

– А я тебя помню, – сказала Катя. – Мы однажды с мамой и… – она на мгновение осеклась, а затем все-таки произнесла: – с ее знакомым приходили к вам в гости, к твоему папе на день рождения. Ты тогда был еще совсем маленьким мальчиком. Как бука, уткнулся в свою компьютерную приставку и даже не дал мне поиграть. Ты не произвел на меня тогда никакого впечатления.

Витька сразу надулся и посерьезнел. От Катерины не укрылась перемена в его настроении.

– Ты чего, обиделся, что ли? Так это было ужасно давно. Мы оба были тогда детьми, – принялась она успокаивать своего кавалера.

Парень извинительно улыбнулся и признался:

– Нет, что ты. Я просто о папке с мамкой вспомнил. Как им сейчас в лагере? Ведь уже два года прошло. Живы ли? Я от них, как сбежал из детского дома и примкнул к партизанам, никаких весточек не имею.

Катя тяжело вздохнула, как взрослая женщина, и сказала:

– Моя мама тоже в ссылке. В Нарыме. Только мы с ней переписываемся.

Витька удивленно взглянул на девушку и спросил:

– И что же этот ее друг ей не помог?

– Я тебе больше скажу, Витенька. Этот ее друг помог ей туда попасть, а меня в лагерь определил, в роту для утех. Видимо, из‑за большой отцовской любви.

– Вот же гад! – юноша сжал кулаки и в сердцах ударил правой рукой по подоконнику. – Эх, попался бы он мне на мушку! Я бы не промахнулся. Как только такую мерзость земля носит!

Катя докурила свою папиросу, затушила окурок и спросила юного мстителя: