– Похоже, все! Последний из зубров… Бога надо молить, чтобы он выплыл, Бога! А не выплывет – все развалится к чертовой матери… Я за Петра беспокоюсь. Шатилов его закрывал, а уйдет – накинутся всей сворой и сожрут с потрохами.
– Не думаю, – заметил я осторожно. – Петр Янович не из тех, кого можно рвать на куски.
– Верно. Его можно только целиком проглотить.
– А тогда, думаю, подавятся. Все ведь сразу не смогут глотать, а от каждого в отдельности он отобьется.
– Ну, не знаю… Они с Олегом Олеговичем долго воду в ступе толкли, какие-то административно-правовые аспекты обсуждали. Планировали чего-то, и прочее – я отвлекся. А привлекся я обратно, когда меня Гиря предупредил. И такую, знаешь ли, интересную историю поведал нам Олег Олегович, что… Валентина, завари-ка ты нам чайку. Я ребятам сказку-быль расскажу. У вас тут закурить не найдется?
– Только этого еще не хватало! – Валентина поджала губы и ушла на кухню.
– Значит, нет, – констатировал Сюняев. – Жаль, Зураба нет. Зураб – человек, не то что некоторые…
– А почему, кстати, его с нами нет? – как бы невзначай поинтересовался Куропаткин.
– Так… Отъехал по делам… Хорошо тут у вас. Тихо, спокойно. Давненько я так не сидел… А история такая. Вот эта твоя сага о горшочках, произведшая на Петра Яновича столь бодрящее действие, как-то неожиданно пересеклась с другой историей…
– А вы тоже в курсе этих горшочков?
– Разумеется. И Кикнадзе и Штокман, а уж как Эндрю Джонович в курсе, так это любо-дорого посмотреть! Дело в том, что Эндрю Джонович выяснил.., – Сюняев внимательно на меня посмотрел, а потом перевел взгляд на Куропаткина. – Ладно, это пока терпит. Проболтаюсь, а потом мне Петр опять холку намылит. Пусть сам держит в курсе. Может вы с Куропаткиным тоже часть политических маневров – откуда мне знать?.. Так вот, мой тесть, а твой, стало быть… Кто он тебе будет? Ну, как бы дед. То есть, теперь уже фактический родственник, поскольку станет прадедом… Вследствии чего, его дела тебе небезразличны.
– Это – само собой. Он ведь еще и мой начальник по восходящей линии, так что куда ни кинь.., – заметил я многозначительно. – Вот Куропаткина можно было бы и выслать на кухню варить кофе.
– Но мы – гуманисты, и так не поступим. Василий, как я понял, друг семьи и хороший приятель Валентины, вопреки тому, что она мне плела в тот памятный вечер, когда удрала из дому, – сказал Валерий Алексеевич, обнаружив перед носом чашку чаю, а за спиной – Валентину.
– Вы, конечно, гуманисты, но Васю я вам в обиду не дам, и пить вы будете чай, – сказала Валентина усаживаясь за стол. И сурово добавила: – А сахар у вас будет – по вкусу!
Я вспомнил тот вечер и свою историческую фразу. И еще раз отметил, что с Валентиной нельзя расслабляться ни на минуту.
Вероятно, взор мой затуманился, потому что Валерий Алексеевич посмотрел на дочь с укоризной.
– Валентина, – сказал он угрожающе, – ты эти штучки брось! Зятя я тебе в обиду не дам. Имей в виду, я его не для того завел, чтобы терпеть твои художества.
– А что я такого сделала?
– Муж, – в голосе Валерия Алексеевича прорезались металлические нотки, – я повторяю, муж, недвусмысленно изъявил желание выпить кофе. Что должна сделать жена?
Это была, вроде, шутка, но как бы с перебором. Я понял, что у Валентины появилась альтернатива, и с некоторой опаской ждал, какой вариант поведения она выберет. Ответ меня поразил.
– Но папа, я ведь не думала, что это у него серьезно. Теперь я вижу, что ему надо взбодриться – ты ведь что-то хотел ему рассказать?
– Валерий Алексеевич! – воскликнул я.
– Только так, Глеб, и никак иначе! – сурово произнес он. – Только сойди с этого пути, и она начнет вертеть тобой, как захочет.
– Она и так будет вертеть мной, как захочет. Другой вопрос, буду ли я вертеться.
"А куда же ты денешься, родной!" – сказали мне глаза Валентины.
Она встала и пошла на кухню. На спине у нее было написано: "кротость и повиновение".
– Сказку я хочу рассказать вам, а не ей. Это твой вопрос, перескажешь ли ты ей эту сказку потом. В принципе, ничего секретного я не выдам, тем более, что она – прямой потомок Олега Олеговича, и имеет право знать, что с ним происходит. Но бывают разные ситуации… Поразительное дело: моя Наталья всегда в курсе всех событий, к которым я имею хотя бы малейшее отношение. Я ее спрашиваю: откуда? Она отвечает, мол, ты мне сам все рассказал… Но я ей никогда ничего не рассказываю!
– Да, женщины обладают удивительным чутьем, – заметил я. – Но Валентина уже удалилась, так что преград нет.
– Пожалуй, я несколько затянул преамбулу, – Сюняев потер лоб. – Так вот, месяца два назад Олег Олегович, сидя в своем служебном кабинете, обнаружил звон в ушах и рябь в глазах. Это бы его не смутило, да вот беда, никак не клеился завиток в подписи, а документы были серьезные, и без его завитка не могли обрести нужный статус. А, между тем, свой завиток Шатилов шлифовал долгие годы, и он обрел удивительную плавность линий! Утрата этой плавности обеспокоила Олега Олеговича. В конечном итоге он оказался в лапах эскулапов, которые, спустя какое-то время, доложили ему, что месяц назад он перенес на ногах инсульт, и теперь наступают последствия. Инсульт – болезнь начальников, и Шатилов знал, что это за остеохондроз. Но лечь в стационар категорически отказался. Мотивами и соображениями он не делился, но нам с Гирей сказал, что если ему пришла пора отбросить концы, то он скорее предпочтет окочуриться на воле, нежели сделать то же самое в руках и под неусыпным наблюдением "этих бандитов в белых халатах". Я, как вы понимаете, пользуюсь его терминологией, а в части терминологии Олег Олегович большой дока. Короче, уложить его не смогли и отпустили, взяв слово, что он посидит дома, отдохнет как следует, будет регулярно пить всю дрянь, какую ему предложат, а недели через полторы снова пройдет обследование, причем добровольно и без всяких выкрутасов. А пока – сон и покой. Олег Олегович – человек слова. Он три дня добросовестно пил таблетки, спал и плевал в потолок. А на четвертый день – после обеда – в дверь позвонили. Олег Олегович как раз вздремнул, а тут, естественно, проснулся, и думает: кто бы это мог быть? Никого он, вроде, к себе не вызывал, все нужные люди, вроде, были предупреждены, что посещать его не рекомендуется… Поднялся, нажал кнопку (у него там всякие кнопки везде – любит он это дело) и стал ждать. А потом подумал, вдруг человек незнакомый, вышел в коридор, а там действительно незнакомый человек стоит и озирается. Олег Олегович осведомился, не ошибся ли тот адресом. Человек этот – мужчина средних лет, высокий, ну, там, глаза, нос, и все прочее на месте, то есть обычный индивидуум – сказал, что ему нужен Олег Олегович Шатилов по очень важному делу. Ну, к Шатилову по другим делам и не ходят, поэтому он все дополнительные слова тщательно пропустил мимо ушей, и пригласил гостя пройти. Единственная дельная мысль, которая, по его признанию, промелькнула в голове Олега Олеговича, что лицо этого человека ему кого-то напоминает, но кого именно, он в тот момент так и не вспомнил. Они прошли, сели в кресла (у Шатилова дома много всяких кресел – им хватило) и… И этот человек с места в карьер, даже не представившись, заявил, что… То есть, у него имеется предложение. Суть этого предложения состоит в том, что если Олег Олегович его примет, то будет подвергнут процедуре глубокого ментоскопирования, результаты которого будут записаны на некий носитель, и в таком виде помещены в хранилище.
