Серафим небрежно, как школьник, вернувшийся с занятий, бросил на стол средневековую сумку, а я неожиданно для себя попросила чего-нибудь выпить.
— Коньяк? — улыбнулся он углом рта.
Мы устроились по разные стороны стола, передавая друг другу маленькую металлическую фляжку.
— Рассказывайте, — потребовал Серафим, и я, нервно посмеиваясь, изложила подробности сегодняшнего дня.
Серафим выслушал молча.
— Что, начались обещанные неприятности? — спросила я, не дождавшись ответа на свой монолог.
— К моему большому сожалению. Все-таки мы опоздали.
— В этом есть один плюс, — бодро заявила я. — Теперь вы расскажете, что происходит.
Он завинтил коньячную крышку, делаясь суровым и собранным, помедлил и начал:
— Я уже говорил вам, что наша организация работает с авторами, которые по тем или иным причинам бросают работу над рукописями. Но вмешиваемся мы только в том случае, если видим, что прекращение работы отражается на описываемой автором реальности и, как следствие, на его собственной жизни. Я нашел вас, потому что ваша незаконченная книга повествует о мире, который мне очень близок. Есть выражение «вторая родина»… Я очень много времени провожу там.
— Там — это где? — осторожно спросила я.
— В Антаре. На Порубежье. На Западных Равнинах.
Я изумленно уставилась на него, а он на моих глазах мгновенно и неуловимо преобразился — как давеча в поезде, передо мной снова сидел гордый аристократ, королевский советник Таор.
— Мир, описанный в вашем произведении, существует. Но вовсе не потому, что вы его создали. Вы догадались о его существовании, увидели внутренним взором, записали некоторые его характеристики и связали себя с ним прочной мысленной связью. Стали автором. Автор — это человек, который встраивается в систему мироздания наряду с прочими движущими силами и получает возможность влиять на ход истории. Улавливать рождающиеся возможности, развивать едва намечающиеся события. Это не абсолютная власть, ваша сила не безгранична, но достаточна для того, чтобы поддерживать жизнеспособность мира и развивать его. Либо разрушать. Как это вы, сами не зная, делали вплоть до нашей с вами встречи.
— Я не делала ничего плохого, — я попыталась улыбнуться.
— Не скажите. Вы описали множество вариантов развития сюжета и ни один не довели до конца. Мало того, вы постоянно меняли местами персонажей, отнимали и снова возвращали им имена, характеры и судьбы. Вы так и не увидели этот мир в его целостности, а если и увидели — пренебрегли ею. И, наконец, последнее: поняв, что попытки написать что-либо раз за разом терпят неудачу, вы просто оставили все как есть — перепутанным, искаженным, непроявленным. Бросили, так как искренне считали этот мир своим творением и своей собственностью, которую при желании можно выбросить. Но вы не создатель его — вы его часть. Вы вросли в него прочно, навсегда. И все происходящее в нем отражается теперь на вашей собственной судьбе. Из вашей жизни незаметно ушли радостные и значимые события, любимые и необходимые вам люди. Ваша жизнь превратилась в болото с тех пор, как остановился в своем развитии мир, о котором вы писали. За остановкой немедленно последовал регресс — мир начал умирать и распадаться, и через некоторое время вас настигли первые волны хаоса. Я тоже настиг вас… — Серафим улыбнулся, — правда, немного поздно для того, чтобы отвратить от вас бедствия. Но есть еще немного — совсем немного — времени, чтобы все исправить.
— Исправить как?
— Рассказать историю. Правильно и внятно. Мы уже начали это делать и должны закончить в максимально короткий срок. Если мы промедлим, вас ожидают такие «чудеса», по сравнению с которыми маски вместо кукол и смена номера вашей квартиры будут сущими пустяками. Надеюсь, вы не хотите провести остаток дней в дурдоме?
Я ощутила, что моргаю часто-часто. Серафим пристально смотрел на меня.
— Я немного сгущаю краски, но только для того, чтобы вы осознали серьезность положения.
Я ответила, что серьезность положения вполне осознаю, мне только надо привыкнуть к мысли, что бывают люди, которые могут считать своей второй родиной литературное произведение, причем мое собственное и неоконченное к тому же. При этом местоположение первой родины остается загадкой.
Серафим улыбнулся, снова становясь прежним, и сказал:
— Я вам должен многое рассказать. Но это уже не сегодня.
— Да, не все сразу, пожалуйста, — попросила я.
— Возвращаться в город я вам не советую, поживете и поработаете здесь пару дней. Будет спокойнее и вам, и мне.
Ну что ж, подумала я, все складывается как нельзя лучше. При таких условиях я закончу конспект довольно быстро.
— Серафим, какое сегодня число?
— Двадцатое.
— Ну слава богу, хоть это правильно. Значит, Санек Ярилла меня с толку сбил, — с облегчением сказала я. — У него в одни сутки двое вместилось — переломный момент в судьбе и личной жизни… Водоворот событий, вдохновляющие планы, новая подруга, в «Рэросе» работает. Кстати, та самая девушка, что в «Олимпийском» к вам подходила. Бывают же совпадения…
Серафим, шагавший по комнате, резко остановился. Лицо его сделалось жестким:
— Что? Она здесь? Джайв здесь?
Оробев, я ответила, что имени так и не узнала, но красные волосы и резаная куртка наличествовали. Кстати, она привет передавала…
У Серафима побелели скулы.
— Это не совпадение, — бросил он сквозь зубы. — Как его имя? Ярила?
— Ярилла… это прозвище. Санек. Александр Сергеевич Духовитов.
— И он прожил за одни сутки двое?
— У меня сложилось такое впечатление. Но это еще ничего не значит…
На ходу набирая номер, он умчался с мобильником в соседнюю комнату, и оттуда донесся его приглушенный голос, произносящий отрывистые фразы. Я стала подозревать, что Ярилле угрожает если не опасность, то крупная неприятность. Когда Серафим вернулся, я сказала, что не понимаю, чем Джайв, при всей ее неоднозначности, может навредить Ярилле — ведь именно благодаря ей он не остается спиваться в ненавистной ему Перми, а едет исполнять заветные мечты в метрополию.
— Это не должно вас занимать сейчас, — ответил он, но по его лицу было видно, что дело нешуточное.
Ярилла — мой одноклассник и старый друг, возразила я, мне небезразлична его судьба, но Серафим осадил меня, ответив, чтобы я позаботилась лучше о собственной судьбе, тем более что помочь Александру Сергеевичу Духовитову я все равно не в состоянии.
— Я вас оставлю ненадолго. Кофе в термосе, булочки в бумажном пакете. Если что, укладывайтесь спать, не стесняйтесь, я приеду не раньше десяти — двенадцати завтрашнего дня. Закройтесь изнутри и, пожалуйста, не выходите никуда из номера.
