Пришло понимание, что пределы осознания всего, что ни есть вокруг, заметно расширились и стали глубже. Даже такое, на первый взгляд маленькое желание, как «быть таким, как все», на поверке не только не маленькое, а безгранично огромное.
Бог, создавая человека по своему подобию, предоставил ему право свободы выбора. А быть таким, как все, то есть как большинство людей, – это уже не выбор, а вездесущность. Быть вездесущным, то есть обладать способностью в одну и ту же единицу времени находиться сразу всюду, во всех человеках, – такое доступно только Богу. Стало быть, только Ему и возможно быть таким, как все.
Кеша улыбнулся: воистину узкий кругозор даёт широкие перспективы. Воистину в основе всякого дерева свой пень.
Понимая, что хорошее настроение он черпает из будущего, из предстоящей встречи с Фивой, мельком взглянул на часы и невольно задержал взгляд на синем перстне. В его небесной утренней синеве он увидел знакомую троицу: необычайной красоты женщину, мальчика с коробкой и мужчину, стоящего сзади них, а потому как бы вне сфокусированной резкости изображения. Они смотрели на Кешу и, воздев руки, радостно махали ему, пока синее пламя не заслонило их.
Может быть, это была иллюзия, а возможно, очередная, не поддающаяся объяснению реальность, Кеше не хотелось анализировать. Ещё только взглянув на перстень, он уже точно знал, что подарит его Фиве. И эта иллюзия или необыкновенная реальность, как и предстоящая встреча с Фивой, наполняли его уверенностью, что всё, что он делал и делает, – правильно, но не потому, что правильно. А потому, что он чувствует себя свободным, а дела человека свободного, чувствующего в своём сердце Бога, не могут быть неправильными, потому что для Него твоя стезя и есть ты сам. По-разному мы приходим к Богу, но это не значит, что Он у каждого разный. Он един – это мы разные.
– Всегда, буду, хочу ! – сказал Кеша.
Сказал голосом твёрдым, голосом уверенным и оказался у калитки. У калитки так называемого «скворешника», девичьего общежития землеустроителей.
Ко всему был готов Кеша, но только не к этому мгновенному перемещению к калитке. Чтобы хоть как-то прийти в себя, осмотрелся. Застегнул пуговицы на новом уже изрядно истрёпанном пальто. (Отсутствие средней, вырванной с мясом, вызвало чувство умиления.)
Очевидно, вещи легче поддаются материализации, чем действия. Явить пуговку и пришить её – это далеко не одно и то же. Наверное, ему не дано вторгаться в желания Фивы. Ведь пуговицу оторвала она. Свобода выбора и свобода воли дана всем, всему сущему. (Он улыбнулся.) Теперь только сама Фива может вернуть пуговицу на его пальто.
В предвкушении, как это произойдёт, Кешу охватило чувство радости – он непременно сегодня, сейчас вручит Фиве сапфировый перстень. Потому что это и не перстень в обычном смысле слова – это пространство его чувств и желаний. Он сам запечатлён в нём, как душа в песне. Красиво? Ему нравится, когда красиво.
С перстнем всё ясно. Но как он появится в разгар празднества без капли спиртного? Его не поймут. То есть поймут не лучшим образом. Ещё и о Фиве подумают, какой у неё парень жмот, самый настоящий хмырь.
Хорошо бы сейчас заявиться с шампанским и апельсинами. Пусть бы старый Новый год раскрылся перед ними, как Новый… Выбежала бы во двор Фива. А здесь в мерцании снега волшебник в серебристом космическом костюме уже ждёт их: с золотым портсигаром, с вмонтированной в него зажигалкой.
«О, VIP-персоны! А мы вас заждались, угощайтесь и проходите на свой небывалый новогодний праздник!»
Он посмотрел на часы с бо́льшим, чем прежде, вниманием – двадцать два тридцать. Ничего себе! Магазины закрыты – только дежурный. Выходит, отдыхал дома «не минуту-другую», как ему мнилось, а часа три, а то и все четыре. Видимо, одушевлённый предмет, перемещаясь во времени, потом восстанавливается по своим законам.
Кеша окинул взглядом двор, похожий на дровяной склад, с покрывалами и шапками искрящегося снега. – Господи, какое отдохновение и умиротворение во всём, что приближено к Фиве. Даже эта «завалюха» на покосившихся столбах, бьющая из всех щелей штандартами электрических лучей, кажется своеобразным НЛО, космической летающей тарелкой. Конечно, этого не объяснить обычными словами, тут всё – «Песнь Песней».
Кеша решил идти за шампанским, надеясь, что успеет вернуться на праздник, – он помнил, что дежурный магазин где-то здесь рядом. И вдруг услышал спешащие шаги и призывающий взволнованный голос.
– Кеша, любовь моя, любовь моя нежданная! Влеки меня, мы побежим за тобою…
– Фива, ты?!
Фива всхлипнула от переполнявших её чувств.
– Не смотрите на меня, что я смугла: ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, – моего собственного виноградника я не стерегла.
– Фива, любовь моя!
Он вдруг понял, почему, вопреки своему желанию не перемещаться с помощью телепортации, всё-таки переместился. Это – она! Они кинулись друг другу в объятия, и теперь говорил он:
– О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные.
– Ах, Кеша!
Поднимись, ветер, с севера и принесись с юга, повей на сад мой, – и польются ароматы его !
Перед ними вдруг развернулся голубой звёздный веер и опахнул свежестью запахов спелых апельсинов и яблок. На какое-то мгновение раскрылись завесы эдемские.
«О, VIP-персоны! А мы вас заждались, угощайтесь и проходите на небывалый новогодний праздник!»
– Кеша! Цветик-семицветик мой! Это ты, ты подстроил?!
Довольствуясь догадкой, Фива восхищённо оглядела его.
– Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других.
Всё её тело пело и смеялось. И она всей своей радостью счастья прильнула к нему.
Они не чувствовали ничего, кроме друг друга. Так что – каким образом в руках у них оказались пакеты с шампанским и апельсинами? Они не помнили. Впрочем, Кеша сейчас же причислил их к фантастическим возможностям молодого человека в космическом костюме, а Фива – к возможностям Кеши. В общем, опьянённые встречей, они ни в чём не отдавали себе отчёта. И, появившись под весёлые вопли и вскрики застолья, взывающего распечатывать пакеты прямо сейчас и прямо здесь, они в первый момент никак не могли взять в толк, что от них требуют. И только после восторженного восклицания Агриппины Лобзиковой: «Ой, они стесняются!», подхваченного как бы из солдатского окопа Ксенией Баклажкиной: «А чего стесняться-то? Там что, какашки?» – Фива и Кеша озадаченно переглянулись. Только сейчас они вполне осмысленно обратили внимание, что в руках у них увесистые пакеты.
