«Наверное, будущее уже сказывается на их настоящем».
«И только?!»
Весело взглянув друг на друга, Кеша и Фива как бы беспричинно опять засмеялись. Они были в восторге, что перешли на речь без слов, что понимают друг друга на сверхчувственном телепатическом уровне. Их забавляло, что язык без слов недоступен окружающим. И в то же время все присутствующие на помолвке глубоко убеждены, что общение без слов есть и доступно каждому.
Глядя на них, Ксения Баклажкина сказала:
– Ишь как воркуют голубки!
– А тебе что, завидно? – неожиданно с обидой спросила Агриппина Лобзикова.
– Да, завидно, – ответила Ксения Баклажкина. – Позже нас начали дружить, а уже помолвка, к свадьбе готовятся. Не то что некоторые, лампочку толком вкрутить не в состоянии.
«Кажется, воздействие будущего переходит всякие границы», – мысленно заметила Фива и, не скрывая радости, сказала:
– Девчата, вы тут оставайтесь, а мы с Иннокентием уходим.
– Куда уходим, почему уходим и вообще, что это такое?! – как всегда по-командирски, возмутилась Ксения Баклажкина и невольно отвлекла внимание от своего очередного противоречивого заявления.
Отвлечь отвлекла, но и усилила желание влюблённых немедленно покинуть застолье, остаться наедине.
Фива весьма быстро надела сапожки. Накинула пальто и, повязав шарф, подбежала к подругам.
Пока девушки целовались, Кеша сказал парням, что в прихожей, возле вешалки, их ждут дополнительные пакеты с апельсинами и шампанским.
– Нет ничего тайного, что бы не стало явным, – на этот раз во всеуслышание заметила Фива.
И, взяв Кешу под руку, переполненная счастьем, мысленно поторопила: пора уходить, не ровен час они окажутся на своей свадьбе.
Глядя на неё, девчата не скрывали зависти.
– Ну что ж, уходя – уходите, – как будто уже досадуя, что они всё ещё здесь, сказала Агриппина Лобзикова.
Ксения Баклажкина поддержала.
– Да-да, испаряйтесь!
– Сейчас выйдем на лестничную площадку и испаримся, – весело пообещала Фива.
Они с Кешей действительно вышли на площадку и действительно испарились.
Во всяком случае, ни Лобзикова, ни Баклажкина, ни их ухажёры-хахали, как ни прислушивались к шагам на скрипящей лестнице и под окнами, ничего не услышали.
Серебристое марево, скрывавшее Кешу и Фиву, уже давно рассеялось, а они всё стояли, обнявшись, не слыша и не видя ничего, кроме друг друга. Уверенные, что окажутся на Кешиной квартире, они весьма удивились, когда поняли, что находятся под огромным едва ли не тысячелетним деревом. Дерево имело настолько густую и обширную крону и настолько гармонично вершило пологий куполообразный холм (у основания лесистый, омываемый родниками), что казалось главной, как бы парадной частью пейзажа. Невольно представлялось, что корни его здесь, а ветви, крона находятся в другом, неизвестном измерении.
– Кеша, как хорошо вокруг! Я никогда здесь не была, а мне кажется – была. Там, внизу (она показала на лес, окружающий холм), к каждому дереву подбегают питающие ручейки, и солнце, на водной глади палящее, яркое, на самом деле, наверное, светит всему и вся с одинаковой приятностью. Ведь всё здесь сообщается и служит гармонии!
– Я тоже никогда здесь не был, а кажется, что был. Наверное, это и есть наше понимание райского места, которое мы с детства носим в своей душе!
– Да, конечно, какой ты молодец, мы – в раю! Я не хочу быть восторженной дурой, но давай побежим в этот лес, влеки меня в эти цветы и папоротники, в эти кущи.
– Но одежды? – воскликнул Кеша.
– Мы оставим их под вечным деревом, и, словно Адам и Ева, не будем думать ни о чём!
Они обнажились, и их одежды, словно тени крыл, упали под дерево. А каждый цветок и каждая явившаяся былинка наклонились и перелились в светоносное пространство перстня, в котором и Фива, и Кеша уже и сами пребывали радужными потоками небесных волн.
Потоки скользили друг над другом и над землёй. Это было движение света, подобное дыханию. Всё сливалось и переливалось, и уже не надо было бежать к цветам и папоротникам. Стало возможным соприкасаться с ними посредством зрения. Они входили в них, как входят в своё запсихологизированное пространство. Они становились частью лилий и частью порхающих пташек, ликующих в сонме ветвей. Зрение было неконкретным, но охватывало всё и во всех направлениях.
– Господи! – воскликнула Фива. – Я не знала и не догадывалась, что такое счастье! А счастье – это когда сбываешься и в слове, и в цветке, и в самом счастье.
– И я не знал. И тоже не догадывался. Но теперь знаю, очень хорошо знаю, что счастье – когда всё и всюду – ты. Без тебя – меня нет.
Переполненный чувствами, которым не находилось слов, Кеша прошептал:
– Всегда, буду, хочу !
И существо Фивы отозвалось, радостно сжалось и пролилось восторгом – она почувствовала, что слова эти он извлёк из её сердца. И хотя понимала, что здесь никакие слова уже не нужны, что чувства постигаются чувством, сами собой открылись слова.
Голос возлюбленного моего! Вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам.
Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.
И она увидела своего возлюбленного, своего Кешу – светом искрящимся, светом светящимся, подобно перу жар-птицы. И видела его похожим на серну и на молодого оленя. Он скакал по горам и прыгал по холмам. И сердце её трепетно билось, когда он стоял за стеною и заглядывал в окно и мелькал сквозь решётку.
– Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди !
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;
Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей;
Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди !
И он увидел её, Фиву свою, синим сапфиром мерцающую, индевью искр брезжащую. Он увидел землю цветов, а над нею радугу. Он увидел и услышал голос горлицы.
Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.
Сколько это длилось – неведомо. Любовь всегда в настоящем. Не имея границ, она забегает и в прошлое, и в будущее. Она вся здесь, сейчас. Она никогда не кончается.
Кеша и Фива проснулись разом. Они проснулись в Кешиной квартире. Внезапный радостный импульс разбудил их.
Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.
Радуясь близости, Кеша привлёк Фиву.
Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;
