Джанин, армия ученых и предателей-лихачей входят, когда я вытираю слезы со щек. Я моргаю, чтобы она ничего не заметила. Она едва удостаивает меня взглядом.
– Итак, посмотрим на результаты, – объявляет она. Калеб, стоящий у экранов, нажимает на кнопки, и мониторы включаются. На них появляются слова и цифры, которых я не понимаю.
– Мы обнаружили нечто исключительно интересное, мисс Прайор.
Я никогда не видела ее такой довольной. Она почти улыбается.
– У тебя есть избыток определенных нейронов, так называемых зеркальных, для простоты. Кто-нибудь объяснит мисс Прайор, что делают зеркальные нейроны, поточнее?
Ученые-эрудиты одновременно поднимают руки. Она показывает на женщину постарше, в первом ряду.
– Зеркальные нейроны срабатывают одновременно тогда, когда человек совершает действие либо когда он видит, как другой совершает точно такое же действие. Они позволяют нам имитировать поведение.
– За что еще они отвечают? – спрашивает Джанин, оглядывая остальных, как делают учителя в старших классах. Другой эрудит поднимает руку.
– Обучение языкам, понимание намерений других людей на основе их поведения, ну…
Он хмурится.
– И эмпатия.
– Если точнее, – Джанин теперь широко улыбается, глядя на меня. У нее появляются морщинки в уголках рта, – то человек с избытком зеркальных нейронов имеет пластичный тип личности, способен подражать другим, в зависимости от ситуации, но с трудом сохраняет постоянство.
Я понимаю смысл ее усмешки. Чувствую, будто мне вскрыли голову и вывалили на пол все мои тайны.
– Пластичная личность, – продолжает она, – может проявлять склонность к нескольким фракциям, не так ли, мисс Прайор?
– Возможно, – предполагаю я. – Если ты построишь симуляцию, способную подавлять такую способность, то мы разобрались.
– Всему свой черед. Должна признаться, меня смущает, почему ты так рвешься ускорить свою казнь.
– А меня не смущает, – я закрываю глаза и вздыхаю. – Можно мне вернуться в камеру?
Должно быть, я выгляжу безразличной, но это не так. Я хочу убраться восвояси и поплакать в одиночестве. Но не хочу, чтобы она это знала.
– Не чувствуй себя слишком комфортно, – ей очень весело. – Мы скоро опробуем на тебе другую сыворотку.
– Ага. Плевать.
Кто-то трясет меня за плечо. Я мгновенно просыпаюсь, широко открывая глаза, и вижу Тобиаса. Он в куртке лихача-предателя, голова в крови. Ему отстрелили кончик уха. Я вздрагиваю.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Вставай. Надо бежать.
– Еще рано. Две недели не прошло.
– Нет времени объяснять. Пошли.
– О боже, Тобиас.
Я сажусь и обнимаю его, прижимаясь к щеке. Он обхватывает меня еще крепче. Я чувствую тепло и спокойствие. Если он здесь, я в безопасности. Его кожа становится скользкой от моих слез.
Тобиас встает и поднимает меня на ноги. Раненое плечо пронзает боль.
– Скоро прибудет подкрепление.
Я позволяю ему вывести меня из комнаты. Мы проходим по первому коридору без проблем, но во втором сталкиваемся с двумя лихачами-охранниками, молодым парнем и женщиной средних лет. Тобиас дважды стреляет, за считаные секунды пули попадают в обоих. Одному в голову, другой – в грудь. Раненная в грудь женщина лежит на полу, скорчившись, но она еще жива.
Мы продолжаем двигаться. Очередной коридор. Пальцы Тобиаса крепко держат кисть моей руки. Если он мог метнуть нож и только слегка поранить мне край уха, то стрелять в предателей-лихачей он будет не хуже. Мы перешагиваем через тела. Очевидно, этих людей Тобиас убил по дороге в мою камеру. Наконец, мы у пожарного выхода.
Тобиас отпускает мою руку и открывает дверь. Начинает выть пожарная сирена, но мы бежим дальше. Я хватаю ртом воздух. Плевать. Только бы выбраться, только бы кончился этот кошмар. У меня начинает темнеть в глазах, по краям, я хватаю Тобиаса за руку и держусь покрепче, позволяя ему тащить меня вниз по лестнице.
Ступени заканчиваются, и я открываю глаза. Тобиас собирается открыть выходную дверь, но я удерживаю его.
– Надо… перевести… дыхание…
Он ждет. Я наклоняюсь, упершись руками в колени. Плечо все еще болит. Я хмурюсь, глядя на него.
– Давай, надо уматывать отсюда, – настойчиво говорит он.
У меня сердце уходит в пятки. Я гляжу ему в глаза. Темно-синие, со светлой полоской на радужке правого.
Беру его за подбородок и притягиваю к себе. Медленно целую и отодвигаюсь, вздыхая.
– Нам не выбраться. Это – симуляция.
Он подымает меня на ноги, дергая за правую руку. Настоящий Тобиас никогда бы не забыл о раненом плече.
– Что? – мрачно спрашивает он. – Неужели ты думаешь, я бы не понял, где нахожусь?
– Ты и есть симуляция, – говорю я. Повышаю голос. – Могли бы придумать и получше, Джанин.
Теперь мне надо проснуться. Я знаю как. Уже проделывала все это в моем пейзаже страха, когда разбила стеклянный бак, прикоснувшись к нему ладонью. Когда заставила появиться пистолет в траве, чтобы стрелять по птицам. Я достаю нож из кармана – нож, которого мгновение назад там не было. Делаю мою ногу твердой, как алмаз.
С силой бью ножом в ногу, и лезвие гнется.
Просыпаюсь со слезами на глазах, слыша отчаянный вопль Джанин.
– Что это? – спрашивает она, выхватывая пистолет из руки Питера и приставляя к моей голове. Мое тело холодеет и деревенеет. Она не застрелит меня. Я проблема, которую она не смогла решить.
– Что заставило тебя понять? Скажи мне, или я убью тебя.
Я медленно встаю со стула, прижимаясь к холодному стволу пистолета.
– Думаешь, я доложу тебе? – произношу я. – Считаешь, я поверю, что ты убьешь меня, не найдя ответа на вопрос?
– Ты – дура. Предполагаешь, это касается лишь тебя и твоего ненормального мозга? Ошибаешься. Все – для того, чтобы избавить город от тех людей, которые хотят ввергнуть его в ад!
Собрав остатки сил, я бросаюсь на Джанин, впиваясь ногтями ей в кожу как можно глубже. Она орет во весь голос, и ярость пронзает меня насквозь. Я молочу ее по лицу кулаками.
Меня обхватывают чьи-то руки и оттаскивают от Джанин. В бок ударяет кулак. Я издаю стон, но рвусь вперед. Питер держит меня.
– Ничто – ни боль, ни сыворотка правды, ни симуляции – не заставит меня говорить. У меня есть иммунитет.
Я вижу полосы от ногтей у нее на щеках, на горле и сбоку, из них начинает сочиться кровь. Она смотрит на меня, зажав нос ладонью, с растрепанными волосами, ее свободная рука дрожит.
– Ты проиграла. Ты не можешь меня контролировать! – кричу я громко, до боли в горле. Перестаю сопротивляться и откидываюсь на грудь Питеру. – Ты никогда не сможешь мной управлять!
Я смеюсь, безумно и безжалостно. Наслаждаюсь гримасой ее лица, ненавистью в ее глазах. Она – словно машина. Холодная, без эмоций, завернутая на логике. И я сокрушила ее.
