- Сам Пуппа! - завизжала Гюль и повисла, цепляясь за облако золотых волос, непрерывно причесываемых чудо-расческой, которая почти даром ждет нас в полуконтиненте отсюда, на распродаже.
Я проследила направление по указующему персту Гюль. Пуппа был дрюккель, он несся на всех восьми лапах, высоко вскидывая хитиного блестящий зад, то и дело непристойно мелькающий под короткой туникой. Пуппа не сам так легкомысленно оделся: его поободрали, кое где - по моднявый розовый поясок и выше. Сейчас дрюккель мчался, не оглядываясь, обреченно выл и целился в проем тяжелого люка, уже наполовину прикрытого. За Пуппой с рычанием и визгом клубились психованными пчелами поклонники, раздергивая кумира на гламурную пыльцу. Пуппа отчаянно галопировал к двери, в последний момент он сплющился, скользнул в щель - и толпа вмялась в герметично запертый люк! Реву огорчения позавидовал бы взрослый трипс.
- Он кто? - выдохнув, спросила я.
- Великий пластификатор и моделинер, - с придыханием шепнула Гюль. - Делает тела для показа мод. Каждый сезон - новый тип красоты. Пуппу не ценили дома, он вынужден был покинуть свой народ ради служения высокому искусству. Но здесь он обрел признание. Его модели открывают показ, потом их фрахтуют для всех коллекций.
- Торговля людьми, - поморщилась я.
- Меня мой бож... бывший всего один раз отдавал Пуппе, - не слушая гнусностей, припомнила Гюль. - Меня лишь пластировали, это процедура временного свойства, через полцикла все рассасывается. За эти полцикла я была во фрахте у таких звезд... Таких...
Она смолкла, отпустила облако волос и полетела вниз медленно и чинно, как занавес в дорогом театре. Мы дружно спружинили об упругую поверхность и отодвинулись в сторонку, чтобы не мешать толпе громить и курочить люк, отделяющий поклонников от Пуппы. Гюль уже забыла о нем. Кусала губы, читала меня и копила слезинки на изгибах ресниц. Что вернуло меня к прерванной мысли.
- Твой божественный еще и сутенерил? Вот говнюк злокачественный!
- Сима, ты не понимаешь. Это честь. Это...
- Сколько он отстегивал тебе с дохода? И вот: вы же не общаяетесь с животнорожденными, так?
- У тебя примитивное, дикое мышление существа из агрессивного неразвитого мира. Прайд был для всех нас добровольным и счастливым... А что не общаемся, это я - сгоряча... Я тогда воообще невесть что говрила, хотела тебя обидеть. И еще боялась, что ты меня - во фрахт... Извини. Мы стараемся не общаться. Когда нас игнорируют.
- Допустим, я не обиделась, но вот сейчас скажу: мы на мели. Гляди, какой состоятельный стрекозел, пусть он пользует тебя. И только попробуй не телепать ему радость. Это честь или работорговля?
- Сима, нельзя все на свете так ужасно упрощать, есть культурные особенности, - слезы проложили постоянные дорожки по щекам Гюль. - Мы живем прайдом, тонко чувствуя музыку, мы близки к искусству. Мы вдохновляем мастеров и сами питаемся их радостью творения. А ты... ты... всю мою память искажаешь! Я уже не могу отличить то, что было от того, что ты грубо и пошло домыслила.
Я зажмурилась и домыслила еще грязнее, подробнее. Гюль всхлипнула. Значит, и это не перебор.
- Если мы встретим твоих, будут жертвы, - тихо предупредила я. - Так что давай постараемся их не встречать. Аффект - штука паршивая.
Она промолчала и побрела по широкой аллее, трогая здешние деревья, кричаще-яркие, ненастоящие. Я шагала следом и старательно думала ей передачку, которую видела еще на Земле, незадолго до отбытия. Про веселые улицы в Таиланде. Там можно кого угодно зафрахтовать, все только 'за'. И празднику нет конца, пока вас с ним не разлучит ранняя смерть... Моя широта взглядов успешно вмещает сам вид на такой праздник. Но при одном исключении. 'Фрахтуемых' там отбирают еще детьми, чтобы сдавать педофилам, обкалывать и резать до товарного вида. Малышня не решает, что хорошо или плохо, есть ведь мнение взрослых. И есть бизнес. Как говорится, ничего личного. А я всегда верила, что свобода, какую бы она уродливую форму ни избрала, возможна лишь по личному выбору.
- Ну, вообще-то, я клон, - тихо сказала Гюль. - Тут есть особенности закона. Называются они 'воля оригинала, сформированная в трезвом уме при свидетелях'. Это до пятнадцати циклов приоритетно. Если клон. Потом проводят оценку личного интеллекта и проверяют одушевленность. И мы уже сами... Я была там счастлива, понимаешь? Не надо на меня давить. Это моя память, не лезь.
- Я не телепат.
- Ты орешь мысли! - она обернулась, цепляясь за ствол, и принялась визжать тонко, незнакомо. - Оглушительно орешь! Кто ты такая, чтобы мне долбить изнутри череп? Только посмей меня еще раз пожалеть! Ты... ты дрянь! Ты вообще никогда не была счастлива, даже с одним плохо обученным и лживым партнером. А я - музыкальный инструмент. Я... гейша.
Она выудила нужное слово из хлама в моей голове, сразу сдулась и села на корточки, вытирая слезы и горбясь. Если бы я умела мысленно помолчать, я бы именно это и сделала. Но я и язык-то прикусываю редко, а уж мысли мои всегда несутся без руля и тормозов.
- Любимых не фрахтуют. Пошли, надо слегка напиться.
- Много ты понимаешь, - более мирно упрекнула Гюль, встала и жестом указала направление. - Там рестораны нашего метаболизма. Километра три по прямой, если я верно помню. Дура ты. Любовь - это примитивная химия. Не более.
- Меня интересует уважение, - отшила я её. - А химию я даже в школе никогда не сдавала выше трояка, разве из жалости тянули на четверку. Если мама за меня просила. Гюль, у тебя могут быть дети?
- Сейчас - нет, - почти без слов признала она. - Мы двухконтурные, это примерное понятие, ты все равно не захочешь разбираться. Все куда сложнее, чем твои мысли про гормоны, уколы и операции. Это фундаментальное вмешательство, исполненное по воле оригинала моей клон-последовательности. Я думала найти тут хорошего специалиста, второй контур не так и просто убрать.
- Ты реально двухконтурная, полноприводная дура, уж прости, - отмахнулась я. - У нас есть знакомый: Кит. Как можно выбирать из толпы модных уродователей, имея шанс попросить у настоящего кэфа? Древнего.
- Он же сгинул.
- Он не золотая рыбка, чтобы исполнять желания. Пошли жрать. Потом по плану. У нас ведь есть план.
- Хватит донимать меня тем, чего я боюсь до судорог. От мысли, что ты все еще не зарыла 'топор войны', я делаюсь полудохлой. Все это принадлежит ему, - Гюль обвела рукой пространство, намекая на звездное скопление близ габа 'Зу'. Домыслив фразу, Гюль скисла скорее, чем самое негодное просроченное молоко. - Надо же было тебе назначить такого врага.
