Никогда не поймет он того, что ему надо понять. Никогда его родовичи не сравняются с наглыми захватчиками с полудня.
Никогда, никогда, никогда!
Сварог сидел у потухшего горна, тяжело опустив руки, повисшие между колен.
– Свароже! Брат, ты здесь?
Нет сил даже отвечать.
– Что с тобой?!
Рыська вбежала в его одинокое жилище. Ее тонкие пальчики пробежали по вискам волхва. Легкое тепло и приятная бодрящая дрожь, сменяясь волнами, прошли, опоясывая голову.
Но слабо, очень слабо. Раньше, от таких бодрящих прикосновений он был бы уже на седьмом небе, а сейчас…
А сейчас так, легкое взбадривание, и вновь тяжелое отупение.
Он погружается в него, как в темную воду. И нет сил вынырнуть к солнцу и свету.
– Я останусь с тобой! Я помогу тебе!
– В чем? В чем ты мне можешь помочь?
– Молчи! Молчи и не мешай мне делать свое дело.
Рука тяжела, как будто налита медью. Медью, медью… Проклятой медью, лучше бы ее не было на свете! Лучше бы ее не было. Лучше бы наши родовичи дрались с захватчиками на равных. Каменными топорами против каменных топоров.
И не поможет никакая Рыська.
Тяжелая, налитая медью рука неловко берет ее руку и тяжело, медленно снимает со своей головы ее бодрящие ласкающие пальчики.
– Иди, Рысье Сердце. Иди. Оставь меня.
– Сварог! Я Рыська, Рыська, а не Рысье Сердце! Не прогоняй меня! Я помогу тебе!
Он тупо смотрит на нее
Хорошая девчонка Рыська. Как он учил ее летать. Как были распахнуты от радостного любопытства ее глаза на Лысой горе, когда они прилетели туда первый раз.
А ведь она могла быть там и в тот раз. В тот раз, в тот раз, в тот раз…
Медные струи льются из плавильни. И глаза начинают слезиться. От жара и слепящего света.
Надо уходить. Не надо бессмертия.
Если не можешь быть Богом, надо уходить.
Не для того же, чтобы бесконечно трахать этих полубогинь и полных дур, как Зев на Олимпе, живет волхв.
Не для того.
И ты не поможешь мне, милая Рыська.
Как же слезятся глаза! И как ломит пальцы, просуженные и обожженные одновременно!
Но это не главное. Главное, как ломит голову не решенная задача!
Как ломит голову.
Глава 4. Божественное озарение
Сварог тяжело проснулся и сел на своем грубом ложе, застеленном волчьими и медвежьими шкурами.
Кажется, вчера приходила Рыська. Или это приснилось? Он ее прогнал?
Нехорошо. Наверное, обидел девчонку. Девчонку Рыську. Маленькую милую любимую Рыську. Которая все ревнует его к мертвой Тамирис. И ко всем сестренкам, бывшим с ним до нее.
Живым и… и погибшим тогда на Лысой горе под бронзовыми мечами захватчиков.
Бронзовыми…
Встань!!! Встань, если ты не животное! Да, ты не волхв, а тем более, не Бог. Но ты человек!!! Человек вольного Севера! А это не мало.
Севера? Что за слово? Мы обычно говорим полуночь.
Да, Севера! Свободного Севера. И ты, не как волхв, а как человек должен встать и выполнять свой долг. Ты должен. Должен Вольфгангу, Тамирис, Рыське. Всем, кто тебя учил, кто тебя лечил, кто тебя любил. И всем, кто верит тебе.
Встать!!! И раздувать горн! И пусть огонь слепит глаза, и пусть от мыслей раскалывается голова.
Ты умрешь над этим горном. Но не отступишь, пока не увидишь этот сероватый металл, цвета наших небес.
Почему сероватый?
Потому что я знаю, каким он будет! Не верю, а знаю!!!
Знаю!
– Здрав будь, Сварог!
– Здравствуй, Веда. С чем пришла?
Огонь горна освещает лицо Сварога. Нет на нем следов бессмертия и вечной молодости. Это лицо сурового мужчины в летах. Усталого, но стойкого. Мужчины, который не сдастся, который уже бросил в этот горн и свою молодость, и свое бессмертие. Но не жалеет об этом. Он так же бестрепетно бросит туда и свою зрелость, и свою старость. А если бы мог, то бросил бы туда и все свои жизни, и эту, и будущие.
Веда внимательно смотрит на Сварога.
– Ты молодец, волхв.
– Наверное, уже не волхв.
– Нет, ты ошибаешься, все еще волхв.
– Извини, Веда, мне наплевать, волхв я, или не волхв. С чем пришла? Мне надо работать.
Она вдруг радостно смеется.
– Выдержал, выдержал, брат! Ты найдешь еще свой волшебный металл. И потом еще вернешь себе молодость.
– На молодость мне тоже наплевать. А металл я найду. Это я знаю и без твоих слов.
– Молодец! Молодец! Не буду тебя задерживать, брат. Вот, принесла тебе меда и творога. А еще этот камешек, прилетевший с неба.
Она протягивает ему довольно тяжелый кусок странного камня. Но это не камень, это явно некий металл.
– Посмотри на него. И хватит на сегодня работы у горна. Выйди на улицу. Посмотри на весну.
– Уже весна?
– Да!
– Забавно, – жесткая усмешка кривит его губы. – А я и не заметил. За творог и мед спасибо. Но от горна не отойду. Некогда.
– Отойди, Сварог. Отойди. Походи вокруг, умойся первой весенней водой. И подумай о Боге, Творце этого мира, и о других Богах, которые помогают ему в этом бесконечном совершенствовании сотворенного.
Подумай, и пойми, что ты выполняешь Их волю. И ты один из них.
– Не надо…
– Помолчи! Помолчи, мальчик, когда с тобой говорит человек, старше тебя на пять тысяч лет. Гаси горн и пойди погулять. Сегодня это не будет слабостью и уступкой самому себе. Сегодня это часть твоего поиска.
Чего хотят Боги? Интересная загадка. И как они осуществляют свои желания? Как Зев, дурача и пугая тупых людишек молниями среди ясного неба?
Нет, это недостойно Богов, это достойно обманщиков и фигляров.
Но они как-то подсказывают нам свою волю? Наверное, да. Иначе, зачем мы им. А если мы правильно эту волю понимаем, то помогают ли они нам? Наверное, тоже да. Иначе, чем бы отличались понимающие волю Богов, от тех, кто ее не понимает, либо по злобе и глупости противится ей.
И зачем внушать кому-то замыслы, которые потом нельзя будет осуществить? И как не помочь тому, кто своими скромными силами выполняет твою волю?
А мы, мы волхвы, ведуны, понимали волю Богов? Что мы делали? Помогали своим родовичам, лечили и омолаживали друг друга. Любили друг друга.
И все. И так мы могли жить до бесконечности. Нам было хорошо. Да и родовичам неплохо.
И даже Зев, кровавый предатель Зев, в чем-то лучше нас. Ведь поначалу он просто попытался приобщить к нашей жизни больше людей.
Какой ценой? И тех ли он приобщил? Но это уже другие вопросы.
А нам? Нам было хорошо, и мы ничего не хотели. А должны, должны были чего-то хотеть и как-то постигать Божий замысел! Не захотели сами, скифские акинаки, вспарывающие животы наших братьев и сестер заставили нас захотеть чего-то еще.
Не будем благодарить этих насильников. Но мы сами вызвали их появление в нашей жизни. Без них мы бы так и не захотели искать что-то новое.
