— Старший Посол на Театральной площади, — сообщил отец Иларион, выйдя из своей комнаты. — Наши уже встретились и идут в обратную сторону. Приступай к наблюдению, раб Божий!
Пётр в очередной раз закрыл глаза и подключился к сознанию Ибрагима.
Они как раз проходят развалины Мавзолея. Вадик довольно усмехается, осматривая свою работу. «Вампир» у него на плече, а сам Ибрагим тащит последнюю гранату. Все безумно устали, но полны решимости довершить дело до конца.
Минуют Исторический музей, идут по площади Революции, переходят Театральный проезд, останавливаются у фонтана. Вот он, оплот нашей культуры — Государственный академический Большой театр! Портик венчает знаменитая квадрига с Аполлоном. Златокудрый покровитель искусства, смахивающий на климактерическую тётку, стоит на колеснице в странной позе с венком и лирою в руках. Для кого же лучезарный предводитель муз приготовил свой венок славы? Для очередного несмысленного подростка, жаждущего положить свою жизнь на его пропитанный нечистотами алтарь?
А кто это гордо восседает на плечах Аполлона? Уж не Старший ли Посол? Так оно и есть! Истинный покровитель оперы и балета, любитель истеричных женских визгов и мужского трико, подчёркивающего гениталии, вдохновитель карьеризма, подхалимства, превозношения и гомосексуализма, царящих в этом заведении, забрался на шею лучезарного!
Вадим хочет идти до конца. Мало ему двух разрушенных памятников культуры! По лицу видно: не пожалеет только что отреставрированную квадригу, ой, не пожалеет! Заряжает вместе с Ибрагимом гранатомёт и встаёт на одно колено.
Старший Посол что-то делает со своей рукой. Уж не нажимает ли кнопки на браслете? Может быть, его оборудование всё ещё работает?
Остановившийся мир делается каким-то сумрачным, и пришелец начинает сползать вниз, всасываться в изображение божества. Аполлон оживает, легко спрыгивает с колесницы и, подойдя к краю постамента, осматривает окрестности. Фиговый листок, прикрывающий его фаллос, медленно слетает на землю вслед за хламидой, лира и венок выпадают из рук. Обнажённый божок осклабляется и так же легко спрыгивает с крыши портика на гранитные плиты рядом со входом. Хищно смотрит на «охотников» и делает шаг им навстречу.
Вадик судорожно жмёт на спусковой крючок гранатомёта, но тот не стреляет. «Вырубил, геенский сын!» — ругается таксист. «Сожрёт, как пить дать сожрёт!» — цедит Ибрагим.
Чудище неторопливо преодолевает расстояние, отделяющее его от фонтана. Широко зевает, демонстрируя пасть с несколькими рядами зубов. Похоже, и правда, собирается сожрать. От его шагов сотрясается земля… Пётр прерывает свой медиумический транс.
— Молимся, срочно все молимся! — кричит он. — Их сейчас съедят!
Шестеро человек падают на пол перед иконами. Из их сердец вырываются разноцветные молнии, которые сплетаются в энергетический канат, и канат этот протягивается к Театральной площади.
* * *
Все опять сидели за обеденно-совещательным столом.
— Аполлон нас словно загипнотизировал, — рассказывал Алексей, прихлёбывая кофе с коньяком. — Стоим у фонтана, смотрим, как он приближается, а сделать ничего не можем. Ни бежать, ни молиться нам и в голову не приходит. Вдруг невидимый кнут хлещет его по ногам, и предводитель муз падает на колени. Мир вздрагивает, и время начинает растормаживаться, люди и машины оживают. Божок делается невидимым, а мы в спешном порядке уносим ноги к своему такси.
— Если б не твои способности, старик, покоились бы мы сейчас во чреве бронзового истукана! — сказал Вадик, хлебая коньяк без кофе. — Сердце в пятки ушло, когда этот монстр разинул свою пасть!
— Как же мы его теперь возьмём? — принялся на кавказский манер сокрушаться Ибрагим, уже принявший стакан целебного сорокаградусного напитка (коньяк в отличие от вина Мухаммед пить не запрещал).
— Мне кажется, брать уже никого не придётся, — сказал отец Иларион. — Сдаётся мне, что Посол удрал. Вероятно, жаловаться высшему начальству на нашу бдительную контрразведку.
Массовый вздох облегчения пронёсся над столом. Если отец Иларион что-то «предполагал», значит так оно и было.
— А я, выходит, всё самое интересное проспал? — усмехнулся отец Антоний.
— «Проспали» — не совсем точный термин… — принялся объяснять профессор Мыслетворцев.
— Неужели битва окончена? — спросил Пётр. Какая-то дикая усталость вдруг навалилась на него.
— Радуйся, Камешек! — закричала Ольга. — Христос воскресе!!!
— Воистину воскресе!!! — откликнулось всё Общество.
— Может, нам пора домой? — спросила Света своего мужа, как-то загадочно улыбаясь.
— Погнали! — откликнулся Вадим. — Прокатимся с ветерком!
— Ты же выпил! — возмутился Пётр.
— Кто будет проверять таксиста на содержание алкоголя? Гаишники знают, какая у нас адская работа!
— А я останусь, — подала голос Людмила Петровна, — поживу здесь ещё. Должен кто-то откармливать борщом этих доходяг? — Она кивнула в сторону Лёши с Олей.
— О чём вы, матушка? Пост рождественский позавчера начался! — напомнил Алексей.
— А я вам борщ из осетрины сварю! — выкрутилась старушка.
* * *
По дороге к Светиному дому Вадим вернул Ибрагима семье. Прощания были жаркими, но недолгими, поскольку азербайджанец исстрадался по семейному очагу.
Припарковавшись у Светиного подъезда, таксист крепко пожал руку своему другу детства и попросил его покинуть салон.
— Мне твоей жене надо пару слов сказать, старик! — объяснил Вадик.
— Ну? — улыбнулась Света, когда Пётр вышел из машины.
— Береги моего другана! — зашептал Вадим. — Таких больше в целом свете не сыщешь! Люби его, как саму себя. Детишек ему нарожай побольше…
— Не волнуйся, Вадюшь, за этим дело не станет! — утешила его Света и поцеловала в лоб.
* * *
— Чур, я первая в ванную! — сказала Светлана, и Пётр покорно уселся в кресло и стал ждать. В уме сама собой завертелась Иисусова молитва.
— Свободно! — сказала Света, проходя мимо него в спальню с таинственной улыбкой на лице.
Пётр как следует помылся, побрился и принялся разбирать свой диван, когда услышал голос своей жены.
— Войди ко мне и познай меня, муж мой! — взывала его супруга из спальни. — Без этих ужасных приспособлений из латекса, которые мы использовали в прошлой блудной жизни! Познай меня, как Адам познал Еву, жену свою!
— Иду, супруга моя ненаглядная, уже иду! — воскликнул Пётр и направил свои стопы к законному брачному ложу.
* * *
Когда они встали, за окном всё было белым-бело. Таким же белым и чистым, как их проверенное в смертельной опасности чувство. Только один белильщик может так убелить души!
