- Дам ему зелья сонного - раз пить просит, то тело примет. И тряпками мокрыми будем обкладывать - иначе точно сгорит. Йена пусть возле него сидит - меняет. А если в себя придет, опять напоит зельем - спать ему сейчас надо больше. Только Тука не подпускайте - он его брагой напоит, или чем похуже. Вон что с птицей говорящей учудил - до сих пор кверху лапками валяется в углу… как бы не сдохла от такого пьянства.
- Он у меня плетей допросится!
- Вот и верно - попугай в трезвости должен быть, чтобы погань чуять. Сэр страж, приоткройте рот: это вкусненькая такая сладенькая водичка… вам от нее хорошо-хорошо будет.
Отключился я, наверное, не успев добить кружку до конца.
* * *Вроде бы через некоторое время опять проснулся. Самочувствие при этом не улучшилось.
Вроде бы Йена задавала какие-то вопросы, но сил не было ни ответить, ни понять, чего она от меня хочет.
А потом опять прохладный край кружки, горькая гадость в глотку и мертвый сон.
* * *"Продолжение отчета добровольца номер девять. День десятый. Сегодня ничего не курил, но глюки дивные. Похоже, началось отторжение души от тела - иммунная реакция на ментальном уровне. Ловите мою матрицу между мирами и запихивайте куда угодно - согласен даже на тело свиноматки. Очень уж жить хочется. Если не поймаете - все отчеты, кроме последнего, сохранились в памяти попугая. Информация в его голове легко активируется с помощью алкоголя.
P.S. Много не наливайте".
Бонусы! Бонусы?…
Придя в себя, поначалу заподозрил неладное - ни боли, ни ломоты в суставах, ни дикой жажды. Умер, что ли? Отмучался? Вряд ли - мертвое тело не должно так сильно мечтать сходить в кусты по неотложному делу.
Открыл глаза - ни боли, ни овального туннеля вместо поля зрения, ни синих морд. Солнце несмело освещает верхушки сосен над головой - или утро, или вечер… не разобрать. Лежу на чем-то умеренно мягком, причем мир не раскачивается - если это по-прежнему повозка, то мы никуда не едем.
Пошевелил руками - на месте, ноги - аналогично. Ни боли, ни каких-либо неудобств. И вообще чувствую себя как никогда бодрым и здоровым.
Рискнул сесть. Опять обошлось без проблем. Где я? Как и предполагал - в повозке. С одного бока возвышается двухъярусная клетка с курами, с другого жердевой тележный борт, используемый спящим Зеленым в качестве насеста. Подо мной толстый слой соломы и веток с вялыми листьями. Лошадь не запряжена, но оглобли до земли не склонились - лежат на задке следующего тарантаса.
Все ясно - ночной привал с обязательным кругом из повозок. Если мне не померещился тот разговор мужиков, получается, я, завалившись под иву позавчера, провалялся весь день - и лишь на утро следующего поднялся.
А может, и не следующего…
Неплохо поспал…
В кусты хотелось очень сильно, но куда подевались сапоги, понять не мог. Кольчуги тоже нет - только простая рубаха и штаны. Да зачем мне обувь - я и босиком передвигаться умею.
Спустился на землю, направился в сторону ближайших кустов. Из-за толстой сосны выглянул ополченец с луком наготове, покосился на меня, ничего не сказал. А может, и сказал, но не мне. По возвращении столкнулся с целым комитетом по встрече: Арисат, обозный старшина и Трея.
- Утро доброе, сэр страж, - настороженно поприветствовал воин.
Ответить не успел - перебила лекарка:
- Не мешайте - мне надо осмотреть его. Сэр страж, присядьте на бочонок. Или можете назад лечь - я помогу вам забраться.
- Лучше сяду - належался уже.
- Дайте-ка…
Трея потрогала лоб, проверила пульс, заглянула в глаза, заставив раскрыть рот, изучила вываленный язык. Потом крутила пальцем, приказывая на него смотреть, и напоследок болезненно прощупала какую-то точку у бицепса, отчего рука в локте конвульсивно дернулась.
- Сэр страж, голова не кружится?
- Нет.
- Ничего не болит?
- Нет.
- Пить хотите?
- Хочу.
- А есть?
- Тоже хочу.
- Арисат, сэр страж здоров!
- Ты же вчера говорила, что он при смерти.
- Мало ли что я говорила вчера - сегодня он здоров.
- Удивительные дела… Сэр Дан, мы вас уже хоронить почти собрались. Совсем плохо с вами было.
- И что хоть было?
- Да нашли вас на берегу реки без памяти. Думали сперва, что вы просто спите, но когда даже от шума переправы не зашевелились, подняли тревогу. Вы вообще будто умерли - совсем вялые и еле дышали. Вчера в себя приходили ненадолго, но выглядели очень нехорошо. Удивительно, что так быстро на ноги поднялись.
- Ламиса по зиме деревом по голове ударило, когда сосны валили для храма, так он тоже на другой день поднялся, - вспомнил старшина.
- Ха! Ламис! Да ему корабль груженый на голову скинь - ничего не случится. Разве что корабль в киле переломится… Голова мало того что без начинки, так еще и костью все внутри затянуло еще в младенчестве! - это уже Арисат.
Так - интересный факт: местные жители предполагают, что вместилище разума располагается в голове. Несмотря на ситуацию, я продолжал анализировать всю доступную информацию - похоже, пришел в себя окончательно.
Встал:
- Ладно, раз я здоров, то где мои вещи? И поесть тоже не мешает - только умоюсь сперва у ручья.
* * *Аппетит сегодня был зверский. Я умял две полные миски недосоленной каши, кусок вяленой рыбины, парочку распаренных сухарей и пресную лепешку, от которой на зубах долго хрустел песок. Съел бы и больше, но вовремя остановил себя - живот не резиновый.
Похоже, и правда здоров как бык - больной человек до еды не жадный.
Покончив с чревоугодием, облачился в кольчугу, натянул сапоги, про наручи тоже не забыл. Опоясался, нацепил ножны с мечом, за плечо перекинул сдвоенный колчан с болтами и арбалет. Сделав несколько шагов, замер, недоумевая: легкость; невероятная легкость. Я еще при пробуждении ее заметил, но списывал на отсутствие доспехов - тело привыкло к нагрузке и без нее, естественно, ощущало некоторую эйфорию.
Но сейчас я опять в железе, а эйфория не исчезла.
Подпрыгнул. Ожидал, что взлечу чуть ли не до верхушек сосен, но на деле впечатляющего рекорда не получилось, хотя и приподнялся над землей изрядно.
Ладно, не огорчен. Все равно чувствую себя просто замечательно. Только сейчас начал понимать, что все предшествующие дни с новым телом не дружил - ощущал его чуждость. Будто тесную одежду нацепил - там жмет, там трет, там неудобно, а где-то и вовсе зияет прореха портновского брака. Должно быть, со стороны создавал впечатление неуклюжего человека с неровной походкой. А сейчас ничего подобного - это тело стало моим полностью: во всем слушается, родным ощущается. И еще здоровье в нем через край переливается - переполнено бурлящей жизненной силой. Сколько ему? Девятнадцать? Двадцать? Неужели и я такой раньше был?
