месте, зарезервированном его департаментом.
– Так вы знаете, кем был ее муж?
– Его имя Мартин Виклунд.
– Вы в курсе, какую должность сейчас занимает Виклунд?
– Когда я встретил его, он работал в Пентагоне, в Министерстве обороны.
– В 2001 году, во время атак, он работал на Северный штаб США в качестве старшего заместителя министра обороны, – сказал Татаров. – Это должность ставила его примерно на третье или четвертое место в списке лиц, имевших право на принятие стратегических решений после президента. Но потом он сменил род деятельности. Два года назад он повторно получил назначение в Министерство внутренней безопасности.
– А сейчас?
– Официально он все еще работает в Министерстве внутренней безопасности, но там всего лишь располагается его офис. Он делает то и это. – Татаров неопределенно махнул рукой, указывая на комнату, в которой мы сидели, включая здание, в котором мы были, включая анклав США, в котором мы находились. – В настоящее время он главным образом занят вот этим.
Я удивленно уставился на Татарова.
– Вы хотите сказать, что он тут главный?
– И я, и он.
– Он сейчас здесь?
– В данный момент нет. На этой неделе он находится в Вашингтоне. Я не знаю, когда он вернется. Некоторые здесь говорят, что он готовится к чему-то большему. В один прекрасный день он намерен баллотироваться в президенты.
Мы отодвинули тарелки с остатками еды, допили безалкогольные напитки. Побросав одноразовые тарелки и столовые приборы в мусорное ведро, Татаров пошел в туалет. Вернувшись, он обнаружил пластиковый стаканчик с мутной водой из бювета и поставил его на стол перед собой. А также вновь надел на голову бейсболку.
– У вас есть ко мне еще вопросы? – спросил он.
– Только один. – Я вспомнил, что поводом для интервью послужил краткий профиль Татарова для школьного журнала. Большая часть того, что мы до сих пор обсуждали, не подходила для этих целей.
– Я хочу спросить, профессор, что вы здесь делаете? Похоже, вы отказались от гипотезы, которая вдохновляла вас на протяжении всей вашей жизни. Вряд ли причиной этому одни только деньги. Сфера ваших интересов всегда находилась на более высоком уровне. Какова ваша роль здесь и какой вклад вы вносите в этот проект?
– Я поменял одну гипотезу на другую. Пелерен вечен, имманентен. – Татаров слегка прижал ладонь к выцветшей, потертой обложке своей амбарной книги. – Гипотеза Пелерена переживет меня, но я никогда не брошу своего старого противника, и скоро моя работа здесь будет закончена. Тогда я вернусь в свой маленький перегретый офис в Институте Куранта и продолжу ее.
Так чего же, спросите вы, с вашим стремлением к точности, я достигаю? Гипотеза, над которой они здесь бьются, является социальной. Они хотят изменить саму реальность событий, с которыми не согласны, окружая их ложными фактами по их собственному выбору. Моя работа состоит в том, чтобы вывести теорему, которая доказывает, что гипотеза верна – я почти завершил ее. Мы обсуждали теорему Томаса, которую я использую в качестве шаблона…
Мне было трудно следить за ходом его рассуждений, но в конце концов я привык к его отступлениям, его дискурсивному подходу ко всему, его отвлекающей манере. Я пытался оставаться с ним на одной волне, позволяя его идеям скользить мимо меня и производить общее впечатление, чтобы хотя бы в общих чертах уяснить для себя, что же кроется за всем этим. Наконец все начало проясняться.
– Я пишу код для их компьютеров, – продолжал Татаров, – разрабатываю алгоритмы, излагаю машинным кодом то, каким образом они пытаются понять этот мир. Я постоянно осознаю их недостатки… они озабочены реальностью, но не видят разницы между бутылкой искусственной минеральной воды и водой из многовекового источника. Что здесь настоящее, а что имитация? Что мы предпочитаем? Они видят, как новые социальные сети распространяются по всему миру, и они будут использовать эти программы в своих целях, чтобы создать то, что они считают подвластной им новой реальностью.
Они верят в интерпретации, а не в сухие репортажи. Они хвалят мнения, но презирают факты. Они говорят о действиях, тогда как они просто-напросто замечают последствия действий других людей. Им кажется, что ложная реальность имеет такие же ощутимые последствия, как и правда, не лучше и не хуже. Они как будто спрашивают: а в чем разница? Два Томаса опознали этих людей сто лет назад. Если ситуации определяются людьми как реальные, они реальны по своим последствиям. Другими словами, интерпретация ситуации вызывает действие. Вы понимаете меня?
– Да, – ответил я, но про себя добавил: лучше, но не совсем.
– Поскольку этих людей интересуют не факты, но последствия, позвольте мне проиллюстрировать разницу. Предположим для этого примера существование объекта, некой реальной вещи. Я назову его Объектом А. Когда мы его видим, держим в руках или внимательно рассматриваем, мы мгновенно создаем две альтернативные реальности. Существует оригинал, Объект А, и наше восприятие его, которое я называю Объектом Б. Эти два объекта могут быть очень похожими, в зависимости от того, насколько хорошо или точно мы его воспринимаем или насколько точно мы интерпретируем то, что видели. Теперь добавим второго наблюдателя. Если Объект А наблюдает более одного человека и у них есть средства для его обсуждения, возникает консенсус. Объект A не изменился, но Объект Б кажется более реальным, более многогранным, более точным.
Он становится более достоверным! По мере увеличения числа людей, которые его видят, держат в руках или рассматривают, сильнее становится консенсус по его поводу. Чем больше предположений по его поводу, тем более многочисленными будут его последствия. Объекты A и Б все еще кажутся очень похожими, но уже начинают расходиться друг с другом.
А теперь давайте обратимся к теме, которая интересует меня больше всего: что случилось с Америкой 11 сентября, пять лет назад. Оба эти объекта, несомненно, присутствуют.
Объект А – это серия событий, которые все видели в тот ужасный день пять лет назад. Кое-кто из нас был достаточно близко, как и я, чтобы стать непосредственными свидетелями некоторых из них. Здание, в котором я работаю, располагается недалеко от Всемирного торгового центра.
Все остальные, подавляющее большинство, в том числе и вы, видели это на расстоянии: телерепортаж или же видео, выложенное в Сети позже. В любом случае эти события можно описать как Объект А.
Объект В очень похож на А, но он состоит из нашей индивидуальной интерпретации увиденного, усиленной взглядами других людей с таким же опытом. Долгое время в Нью-Йорке и во всем мире была только одна тема для разговоров. Она
