Меньшая часть состояния Ритца предназначалась для поддержания и ухода за созданными им садами. Его могила находилась под ясенем тридцатиметровой высоты. Тобиас Динкгрефе произнес краткую речь, в которой постарался обойтись без сентиментальности. Несмотря на это, многие плакали, например молодежь из «Метрополией», что меня очень удивило. Элинор тоже плакала бы, будь она здесь, подумал я с яростью, но от этого она не стала бы лучше. Потом каждый бросил горсть земли в могилу, и двое анархистов, которых Ритц до последнего момента приглашал для садовых работ, покрыли ее землей. Мы оставались стоять, пока они не закончили. Рядом уже лежала наготове могильная плита, плоский светлый камень с надписью: «Пауль Ритц 1943–2030». В листве деревьев гомонили птицы.
Потом траурное собрание начало расходиться. Поминальная трапеза была не предусмотрена. Теперь многие, казалось, об этом сожалели, и расстаться сейчас было непросто. Джон Теннант беседовал с программистками из «NewLineSoftware». Зандер и Динкгрефе под ручку брели куда-то, медленнее, чем все остальные. Карстен Неттельбек подошел ко мне и хотел было что-то спросить, но я опередил его и сам спросил, нет ли новостей о Мариэтте. Из материалов допросов просочилось пока не так уж много информации, ответил он. Но уже определенно известно, что целью Мариэтты и ее приспешников был вовсе не новый правительственный квартал в Шенеберге, а наша территория.
— Это должно было стать чем-то вроде сентиментального путешествия, — сказал он, ухмыльнувшись. — А тебя я хотел спросить вот о чем: ты ведь говорил с Ритцем перед самой его смертью. Ты помнишь его последние слова. Я думаю, было бы просто отлично, если бы «Неуловимая территория» была единственной газетой, которая эти слова опубликует.
Я ответил не сразу, и он продолжил:
— Сейчас, может быть, не вовремя. Но я очень его любил, и он меня тоже. Ведь именно он переселил сюда нашу газету.
— Да нет, все в порядке, — отозвался я, — мне просто надо вспомнить, понимаешь? Его последние слова как-то забылись. Я ведь был испуган, когда внезапно передо мной оказался мертвый человек. Но, кажется, я вспомнил, да. Его последние слова были: «Расскажи мне о своей поездке». Я начал рассказывать, а в ответ он уже не произнес ни слова.
— Расскажи мне о своей поездке, — повторил Неттельбек. — Это годится. Особенно если вспомнить, что сам он уже несколько лет не покидал территорию. Он ведь говорил нам об этом в своем докладе, тогда, в январе.
Я собирался еще что-то сказать, но тут нашим вниманием постаралась завладеть Эбба, и когда добилась своего, сказала, что полноценной траурной трапезы предложить не может, но готова прямо сейчас открыть «Толстуху», чтобы мы могли там посидеть. Казалось, все только этого и ждали, и траурное собрание стало энергично перемещаться в сторону пивной. Неттельбек спросил, пойду ли я туда. Я промямлил что-то про кошку, за которой нужен присмотр, и постарался побыстрее смыться.
Чешира спала, как я и предполагал. Она оцарапала меня, когда я запихивал ее в корзину, купленную несколько дней назад, но потом быстро успокоилась. Сумку я сложил еще накануне вечером. Из вещей взял только белье, остальное образуется на месте. На дорогу в Аахен достаточно было одной книги. Там я куплю еще, когда буду собираться дальше, в Париж. Секунду поразмышлял, не взять ли с собой мой маленький «ватсон», но потом решил, что он мне там будет не нужен. Мне повезло, что сейчас все сидели в «Толстухе» и уже, наверное, немало выпили. Я быстро прошел испытанной окольной дорогой и уже через десять минут вышел с территории. В автобусе кто-то спросил меня, везу ли я кошку к ветеринару или в приют. Я ответил «к ветеринару», чтобы не иметь осложнений. Потом я пересел. От станции «Принценштрассе» добежал за пару минут до «Мориц-Эк», с дорожной сумкой в одной руке и кошачьей корзиной — в другой. Полуденное солнце жгло макушку, и я с удовольствием вошел в прохладное помещение, где трое маляров поглощали холодные котлеты, а Кульбродт сидел за чашкой кофе.
— А, это ты, давно не виделись, — сказал он. Я не показывался, кажется, целую неделю. — Отчаливаем?
— Да, — ответил я, — вроде бы надолго. А точнее, навсегда. Можно присесть?
— Конечно, конечно, — он показал на стул рядом с собой. — А это кто там?
— Это моя кошка, — ответил я, — и я не могу взять ее с собой.
Какое счастье, что мы так быстро перешли к главной теме, я ведь не планировал задерживаться здесь слишком долго.
— Слушай, — сказал он, — когда собираются уезжать, кошку не заводят.
— Да она сама ко мне прибилась, Кульбродт. Она прибилась ко мне, но поскольку квартиры у меня больше нет…
Чешира беспокойно завозилась в корзине, словно поняла, что речь идет о ее будущем.
— Она умная и к новой жизни приспособится быстро, — сказал я.
Кульбродт молчал, поглядывая на стойку бара, где стояла хозяйка и прислушивалась в нашему разговору. Тогда я применил свой главный козырь:
— Иначе мне придется сдать ее в кошачий приют.
— Забирай ее, Кульбродт, — сказала хозяйка, — пусть ходит здесь хоть целый день.
— Если ты так считаешь, — проговорил Кульбродт. — Как ее хоть зовут?
— Чешира, — сказал, впервые выговорив ее имя без запинки. — Чеширская кошка.
— Как-то чересчур по-литературному, — сказал Кульбродт, — я ее иначе назову. Эммой, что ли.
— Называй как хочешь, — сказал я и про себя подумал, что «Эмма» — это уж чистая литературщина. — Здесь три банки консервов и еще сухой корм. А мне пора потихоньку двигаться. Я еду в Аахен, буду принимать предложение, о котором тебе рассказывал. Там посмотрим.
— Удачи, — сказал Кульбродт. — Спасибо за кошку. Может, у тебя путешествие и подлиннее будет, чем ты думаешь.
Он сложил ладони, как будто держал в них шар, заглянул внутрь и сказал:
— Вижу дальние страны и континенты, роскошные дворцы и прекрасных женщин. Но когда я тебе понадоблюсь, помни: я здесь. Я здесь вовеки.
Я вышел на улицу, поехал в Шпандау, сел на «InterEurope 778» и отправился на запад. Как две недели назад, я с любовью смотрел на пробегающие пейзажи, сквозь которые мы мчались, и на людей, которые мелькали мимо и к которым я не имел никакого отношения. Большое путешествие, которое предсказал мне Кульбродт, началось. Но ни слова больше — пока не время.
74 540 Cusy, Haute Savoie, июнь 2044
Пер. И. Алексеевой.
Борьба продолжается! (итал.) — название итальянской леворадикальной организации, созданной в Турине в 1969 г.; Под мостовой скрывается пляж! (нем.); и: Вся власть фантазии! (франц.) — лозунги французского студенческого движения 1968 г. Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.
