— Прекрасно, не правда ли? — Маркус подходит и садится напротив меня, положив руки на колени. Между нами солнечный свет.
У него большой синяк на челюсти от удара Тобиаса и свежевымытые волосы.
— Хорошо, — отзываюсь я, выпрямляясь. — Что ты здесь делаешь?
— Видел, как ты пришла, — он тщательно исследует свои ногти. — И я хочу поговорить с тобой насчет информации, украденной Джанин Метьюс.
— А что, если уже поздно? Что, если я уже знаю?
Маркус продолжает смотреть на свои ногти, но его темные глаза сужаются. Его взгляд полон яда, Тобиас никогда не смог бы повторить нечто подобное, даже несмотря на внешнее сходство с отцом.
— Это невозможно.
— Ты этого не знаешь.
— На самом деле, знаю. Я видел, что происходит с людьми, узнавшими правду. Они выглядят, словно забыли, что искали, и просто бродят, пытаясь вспомнить.
Холод пробирается по позвоночнику и распространяется вниз по руке, сопровождаемый мурашками.
— Я знаю, что Джанин решила убить половину фракции, чтобы украсть это, следовательно, речь о чем-то невероятно важном, — говорю я и останавливаюсь. Мне известно еще что-то, но я лишь сейчас осознала, что именно.
Прежде чем я напала на Джанин, она сказала:
— Это не о тебе! Это не обо мне!
А значит о том, что она делала со мной, пытаясь найти моделирование, которое работало бы на мне. На Дивергенте.
— Это как-то связано с Дивергентами, — говорю я. — Речь о чем-то, что связано с тем, что за забором.
— Ну, это не то же самое, что знать, что именно за забором.
— Ну, ты расскажешь мне, или так и будешь мотать головой и ждать, что я сама догадаюсь?
— Я пришел сюда не для того, чтобы спорить. И нет, я не собираюсь рассказывать тебе, но не потому, что не хочу. Я не знаю, как описать. Ты должна сама все увидеть.
Солнце сделалось из желтого оранжевым, оставляя темные тени на его лице.
— Тобиас прав, — говорю я. — Вы хотите быть единственным, кто знает. Вам нравится, что я не знаю. Это заставляет вас чувствовать себя важным. Вот почему вы ничего мне не говорите, а не потому, что это неописуемо.
— Не правда.
— Откуда мне знать?
— За неделю до атаки моделирования лидеры Отреченных решили, что пришло время допустить до этой информации каждого в этом городе. На следующий день мы собрались, чтобы реализовать свой план, но, понятное дело, ничего не вышло, ведь это было примерно через семь дней после атаки моделирования.
— Она не хочет, чтобы вы объясняли, что за оградой? Почему не хочет? И как она вообще об этом узнала? Вы говорили, что среди посвященных числились лишь лидеры Отречения.
— Мы не отсюда, Беатрис. Все мы были поселены здесь с определенной целью. Не так давно Отреченные были вынуждены прибегнуть к помощи Эрудитов для достижения этой цели, но в итоге все пошло наперекосяк, и все из-за Джанин. Она не хочет делать то, что следует сделать, предпочитая убивать.
Поселены здесь.
Мой мозг буквально гудит от информации. Я цепляюсь за край скамьи подо мной.
— Что мы должны делать? — тихо спрашиваю я.
— Я уже сказал тебе достаточно, чтобы убедить, что я не лжец. Что касается остального, я действительно не знаю, как объяснить. Я вообще говорю об этом лишь потому, что ситуация стала просто ужасной.
Ужасной. Внезапно я понимаю, почему. Афракционеры планируют уничтожить не только важные фигуры в Эрудиции, но и все данные, которые те имеют. Они уничтожат все.
Никогда не считала этот план хорошим, но знала, что мы все равно выкрутимся, ведь Эрудиты и без компьютеров и книг владеют массой полезной информации. Но это то, чего никто не знает, то, что в результате уничтожения, мы утратим навсегда, без возможности возродить.
— Помогая тебе, я предаю Тобиаса. Потеряю его. Мне нужен повод поубедительнее.
— Помимо всеобщего блага? — Маркус морщит нос от отвращения. — Этого тебе не достаточно?
— Все общее давно поделено на части. Так что нет, не достаточно.
Маркус вздыхает.
— Твои родители умерли за тебя, это правда. Но задача, с которой твоя мать оказалась в штабе Отречения той ночью, не была выполнена; она предпочла спасти тебя. Она не знала, что ты там. Она пыталась спасти файл от Джанин, а когда услышала, что ты при смерти, бросилась на выручку, оставив файл в руках Джанин.
— Она сказала мне другое, — бросаю я.
— Она солгала. Она должна была врать. Беатрис, дело в том… Дело в том, что твоя мать знала, что она, вероятно, не выйдет из штаба Отречения живой, но не могла не попробовать. Этот файл был тем, ради чего она готова была умереть. Понимаешь?
Отреченные готовы умереть за любого человека, друга или врага, если того требуют обстоятельства. То есть, возможно, именно поэтому им так тяжело выжить в опасных ситуациях. Есть категория вещей, ради которых они пожертвуют своей жизнью, но эти вещи не имеют отношения к физическому миру.
Таким образом, если все, что он говорит правда, и моя мать действительно была готов умереть за эту информацию… Я сделаю, что угодно, для достижения цели, которую ей так и не удалось достичь.
— Ты пытаешься мной манипулировать. Не так ли?
— Думаю, — начинает он, и на его темные глаза ложится тень. — Решать тебе.
Перевод: Екатерина Забродина, Маренич Екатерина, Дольская Алина, Инна Константинова
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Во время прогулки к дому Итонов я стараюсь вспомнить, что моя мать сказала мне, когда спасла из бака во время атаки моделирования. Что-то о наблюдении за поездами после начала нападения. «Когда я нашла тебя, то не знала, что делать, но твое спасения всегда было для меня на первом месте».
Но когда я воспроизвожу в памяти ее голос, слова звучат по-другому. «Когда я нашла тебя, то не знала, что делать». Значение: «Я не знала, как спасти тебя и файл, но твое спасения всегда было для меня на первом месте».
Я мотаю головой. Сказано было именно так, или я манипулирую своей памятью из-за слов Маркуса? Теперь этого не узнать. Все, что в моих силах, это решить, доверять Маркусу или нет.
И хотя он жесток и зол, наше общество не делится на «хороших» и «плохих». Жестокость не делает человека лжецом, а мужество не превращает в добряка. Маркус не хорош и не плох, он и то и другое.
Ну, скорее плохой, чем хороший.
Но это не значит, что он врет.
На улице я замечаю оранжевое зарево пожара. Встревоженная, иду быстрее и вижу, что огонь поднимается из больших, размером с человека, металлических чаш, стоящих на тротуарах. Бесстрашные и Афракционеры собрались здесь, между ними узкие просветы, отделяющие одну группу от другой. Перед собравшимися стоят Эвелина, Гаррисон, Тори и Тобиас.
