Кто и зачем? Вот те вопросы, от ответов на которые зависит ее жизнь. Что ж. Можно пойти и спросить прямо у господина барона. По старой дружбе он может сказать правду. Если ему это нужно.
Кловин замерла у дверей, собираясь с духом, оправила платье и решительно направилась вниз.
В нижней зале пылал очаг. Огромная кабанья туша жарилась на вертеле, стреляя жиром и издавая вонь горелого сала.
Спиной к огню, лицом ко входу во главе богато украшенного резьбой двадцатифутового стола в кресле, увенчанном фамильным гербом в виде руки, удерживающей сжатую в кулак другую, в гордом одиночестве восседал барон Рэндальф. «Удерживающий победит», – Кловин с трудом разобрала готическую латынь. Напротив барона возвышался полуведерный кубок, который и поднять-то было под силу не каждому. На оловянном блюде размером с тележное колесо источала пряный аромат копченая дичь, наваленная вперемешку с чесночными колбасами и моченой брусникой. Справа от него, на другом конце стола, поверх отреза красного сукна лежала серебряная флейта.
Барон нарезал мясо ножом, загнутым подобно когтю или клыку, и ел его с лезвия, то и дело опрокидывая в себя содержимое кубка. Руки он вытирал о полотняную рубаху, покрытую бурыми пятнами и подтеками.
Неслышно ступая, Кловин приблизилась к нему. Он поднял на нее глаза только тогда, когда она оперлась на столешницу.
– Бабам здесь не место, – барон отложил нож и выковырял из зубов застрявший кусок. – Ты что, не слышишь?.. Какого дьявола ты притащилась ко мне, глупая женщина? – на последнем слове он рыгнул, обдав ее чесноком и перегаром.
– Ты сам приволок меня сюда, – Кловин повела плечами и, обойдя вокруг стола, уселась на скамью по его левую руку.
– Я спрашиваю, какого рожна ты шляешься в моих землях? Я и так был слишком добр, позволив тебе сбежать из Бремена с этим щенком. Боюсь, на этот раз фортуна может отвернуться от тебя.
– Я не знала, что это твои земли. Я заблудилась.
– Не лги. Чертовы выродки, чтобы вам проказа глаза выела, врать – вот что вы умеете делать хорошо. И еще гадить порядочным людям. Небось твои выродки умучили отшельника из Черного леса. Искали реликвию, твари. Не ты ли отомстила бывшему Магистру? – при этих словах Рэндальф тяжело повернулся к ней и коснулся острием ножа ее подбородка. Кловин молча смотрела ему в глаза.
Он убрал нож и вернулся к еде:
– Не везет вам, ваше величество, – продолжил он, набив рот брусникой. – Снова вы попались, да еще в тот момент, когда колесо судьбы вознесло вас на самый верх! А какая удача мастеру-смотрителю изловить видящую королеву! Неужели благодаря вам я стану Магистром?!
Рэндальф схватил клинок и с размаху вонзил его в колбасу.
Женщина бросила взгляд на нож. Черная сталь, кривое лезвие, рукоять из неведомого рога, в которую вделан камень… Нож мастера. Тот самый? Не станет мастер жрать с ножа, которым зарезал крысу. Или станет?
– Ты не можешь без него жить, признайся, – барон откусил здоровенный ломоть колбасы, и слова с трудом прорывались сквозь чавканье. – Как брошенная сука бегает, скуля, по округе, так и ты вынюхивала его следы.
Он наконец проглотил кусок и утер рот рукавом.
– Что, осчастливил тебя братец? – он посмотрел на нее покрасневшими воспаленными глазами, и тут только Кловин догадалась, что Рэндальф мертвецки пьян.
Она протянула руку и взяла с блюда кусок холодной дичины.
– Давай, жри. Может, еще и выпьешь за помин души своей сестренки? Земля ей пухом… Королева сдохла, да здравствует королева!
Он поднял серебряный кубок, как пушинку, и, запрокинув голову, выпил. Жилы на его шее вздулись, вино потекло по подбородку, кадык на мощной шее заходил вверх-вниз. Он пил как олень на водопое, мерно и жадно. Кловин смотрела на него не отрываясь. Ее глаза почернели, белки исчезли за разлившейся тьмой. В глубине багровеющей мглы, как внутри драгоценных гранатов, мерцали рубиновые искорки.
Напившись, Рэндальф с глухим звоном опустил кубок на стол и перевел дух.
Кловин торопливо отвела глаза, но барон успел заглянуть в них.
– А-а, тварь! – вскричал он и расхохотался. Задремавшие под сводами голуби испугано захлопали крыльями. – Показалась! Ну-ну, ну-ну…
Они уставились друг на друга.
– Это ты убил Бьянку?
Рэндальф ничего не ответил, только непроизвольная судорога, похожая на ту, какой одержимы больные пляской святого Витта, перекосила его лицо, а левая рука заскребла по столу. Он застыл, пытаясь совладать с собой.
Они замолчали, только треск огня да шипение жира нарушали царящую тишину. Но наконец левая рука перестала трястись, и он сжал ею рукоять клинка так сильно, что костяшки пальцев побелели. Он посмотрел на руку как на чужую и, усилием воли разжав пальцы, отшвырнул кинжал от себя. Прокатившись по столу, оружие со звоном упало на каменный пол.
– Любить – все равно что наслаждаться глубокими порезами, нанося их себе острым лезвием, пьянея от крови, как палач, и терзаясь от боли, как жертва, – он говорил, глядя в стол перед собой. – Ты ведь так любишь, Кловин?
Барон наклонил кубок над столом, и вино, плеснувшее в нем, показалось ей черным.
– Я тоже так думал. Только раны заживают слишком медленно. Рубцы на всю жизнь, – его слова, прерываемые гудением пламени, били ее в сердце не хуже ножей. – Слишком много грязи и унижений, не правда ли?
Словно защищаясь, она закрыла уши руками.
– Ты пока еще жива. Но запомни – это ненадолго.
– Ты сулишь мне смерть? Уж не ты ли убьешь меня? Ты думаешь, что станешь Магистром, зарезав королеву? Но у тебя нет сампира.
– Не я, – Рэндальф отпил из кубка и посмотрел на нее. – Не я зарежу королеву.
Его глаза совсем покраснели – то ли от пьянства, то ли от усталости, то ли бог знает от чего еще. В его черных как смоль волосах прибавилось седины, но унизанные перстнями руки больше не дрожали. Он наклонился и поднял упавший клинок:
– Мы с тобой знаем кто, Кловин. И я бы дал тебе совет… Я нашел тебя в Бремене и с тех пор несу на себе бремя вины… дурацкий каламбур: «бремя в Бремене»… Мне бы тогда убить тебя. Может, это спасло бы ее от смерти.
– Почему не убил?
– Ты была такая жалкая. С твоей нелепой мечтой… Знаешь, чем жирные бюргеры отличаются от рыцарей? Они не умеют мечтать. Я тоже разучился. Брать уроки у крысы – сущий бред, как ты считаешь? Мы все превратимся в буржуа, Кловин, и вы тоже. Гильдия Крысоловов как приют добрых бюргеров, долой рыцарство – от него одни убытки! Только представь: мы встретимся за столом как добрые друзья, нет, как компаньоны, уважающие обычаи друг друга… Эй, проклятое отребье, – вдруг заорал он с такой силой, что Кловин отшатнулась, – будет в этой дыре кто-нибудь крутить вертел или это должен делать господин? Воняет как в преисподней, сукины вы дети! Где вы?
