Я всегда боялся собак. Мгновенный паралич сковал мои руки и ноги, а сердце словно опустилось в бульон и поплыло по липким волнам страха.
Глаза вожака горели красновато-зеленым пламенем, и в темноте я отчетливо видел тонкий белесый шрам, пересекающий его нос. Он щерился, и мокрые от слюны клыки готовились вонзиться в неожиданно подоспевшую жратву.
Два его помощника медленно наступали следом, не сводя с нас глаз, и на их загривках топорщилась короткая бурая шерсть.
Аида застыла, показав мне глазами на ту собаку, что была ближе ко мне. И ее рука вошла вожаку прямо в пасть. Звериный крик, в боли похожий на крик ребенка, разорвал ночь. Она вырвала ему язык. Собака визжала, из ее пасти хлестала кровь, а Аида уже сворачивала нижнюю челюсть другой.
Преодолевая внезапное отвращение, я убивал третьего пса, одной рукой схватив его за нижнюю челюсть, а другой нанося удары ему в глаза.
Стая отступила так же внезапно, как и появилась.
Вожак катался по земле, плача и крича, и тогда Аида вытащила из рюкзака нож.
– Убей его, – сказала она, села на землю и заплакала взахлеб, как ребенок.
Звери не были виноваты в том, что им хотелось есть.
На четвертую ночь, грязные, голодные и оборванные, мы шли по узкой улочке вдоль глинобитных стен, одинаково отливающих молочно-белым сиянием в невесомо-голубоватом нездешнем свете луны.
То и дело из-за глухих заборов раздавался злобный лай, пару раз проходы пересекали худые горбатые кошки. Сверкнув глазами, они исчезали в густой тени, и мы шли дальше.
Аида остановилась у одной из резных дверей прямо в стене.
– И как мы войдем сюда? – Я едва не налетел на нее, такой резкой была остановка.
– Как все входят. – Она посторонилась, и я увидел вырезанный из автомобильной камеры кусок резины, тупо прибитый гвоздем прямо к антикварным дверям.
– Варвары, – пробормотал я.
– Твой отец не жаловал старье.
Аида откинула резину, и в свете луны блеснул кодовый замок с одинаково грязными кнопками без цифр.
Аида примерилась и последовательно нажала на десять из десяти.
Внутри замка что-то завлекательно чмокнуло, и она толкнула дверь от себя, так как ручки на этом произведении бухарских резчиков не было.
– Какая фиговая преграда.
Дверь поддалась, но почему-то вопреки логике поехала куда-то в сторону, образовав проход, в который едва мог протиснуться боком один человек.
Когда я с трудом влез в щель, я обнаружил, что дверь сделали из бронированной стали двадцатисантиметровой толщины.
– Стену взорвут, а дверь останется.
– Здесь монолит, как в бункере. Сверху просто обмазали глиной для дураков вроде тебя. Это что-то типа КПП, а сама лаборатория под землей. Можно взять ее штурмом, но при взрыве заблокируется подземный ход. И автоматически окажется под завалом. Конечно, войти можно, дня через два, когда разберут завалы. Но будет ли уже в этом смысл?
Войдя, Аида нажала какую-то кнопку, и дверь бесшумно вернулась на свое место.
Она зажгла свет, и я оглянулся. Мы находились в квадратном помещении, скорее смахивающем на студию плейбоя, чем на секретный объект.
Две стены занимала кухня со встроенными шкафами и бытовой техникой. Малюсенькое оконце, забранное решеткой, выходило во двор. У глухой стены напротив кухни стояла складная алюминиевая кровать, по-солдатски заправленная, но двуспальная. По моему мнению она просто загромождала и без того тесное пространство. Прямо рядом с кроватью, за матовыми стеклянными дверцами, виднелись душевая и унитаз.
– Где-то есть кондиционер, но я не знаю, как он включается. Кажется, с пульта.
– И где твоя лаборатория?
– За домом – старое мусульманское кладбище. Под ним и находится лаборатория.
– Но ведь нас здесь могут искать! Наверняка об этой лаборатории знал не только… мой… он.
– Естественно.
– Но откуда о ней можешь знать ты?
– Они здесь уже наверняка были, только сами ничего не нашли, – сказала Аида, не ответив на мой вопрос. – Именно поэтому они и взялись за тебя. Вряд ли профессор был настолько глуп, что спрятал здесь то, что ты ищешь, да еще послал тебя за этим сюда.
– А что мы в таком случае здесь ищем?
– А хрен его знает. Ты сказал – хочешь в лабораторию, мы и пришли в лабораторию. Но вот выйдем ли мы из нее? Ладно, не бери в голову всю эту фигню.
Аида сразу же по-хозяйски полезла в холодильник. Потом в шкафы.
– Жрать-то как хочется, аж плющит.
Я понаблюдал, как она шарит по полкам, швыряя на стол вакуумные упаковки с колбасой, сыром и замороженным хлебом.
– Пожалуй, приму-ка я душ, – решил я и бодро двинулся в сторону санузла.
* * *
– А где он жил? Прямо здесь? – у меня не получалось называть Успенского отцом при ней.
– В двух километрах отсюда. Там корпуса настоящей лаборатории Гильдии и ее же официальное представительство. Его дом был рядом, там его и взорвали.
– Почему-то я считал, что его взорвали в лаборатории.
– Это просто приколы восприятия. Раз взорвали ученого – значит, в лаборатории. Где ж еще его взрывать? Прямо там и взрывать. Только лаборатории обычно охраняются, а вот дома почему‑то не всегда. А лаборатория – вот она, целехонька. И офис Гильдии целехонек: ищи дурака, который туда полезет. Там тоже все под землей. Только офисы – сверху, парковка там и все такое. Взрывай – не хочу.
– Разве его не охраняли?
– Охраняли как могли. Охраняли там, где он считал нужным. Он все-таки был глава Гильдии. Ты слабо представляешь, что это значит. Ну как папа римский или царь. Или верховный жрец. Глава Гильдии – это абсолютная священная власть, причем пожизненная. На него только что не молятся. Власть передается по наследству – это очень замкнутая цеховая структура.
– А откуда ты все это знаешь?
– От верблюда, – Аида откусила здоровенный кусок от бутерброда с колбасой, и на майку ей посыпались крошки. Вытерев жирные руки о штаны, она взялась за фарфоровую чашечку с кофе. – Зачем мне тебе что-то рассказывать?
– Я хочу знать, кем был … он и как там у них все устроено.
– Твой отец был сволочью с напрочь сорванной башней, хотя гений в своем роде. Он вообще не понимал, чем живое отличается от неживого. Вот и резал все подряд – душу искал… – Аида криво усмехнулась.
Я поймал ее взгляд – в нем светилась бешеная животная ненависть.
– Он был мертв, понимаешь? Когда стоишь с ним рядом – чувствуешь, что стоишь рядом с мертвецом. Нет, он был фантастический умен. Он мог почти все. Только не мог мертвое сделать живым – от этого и бесился. Он хотел найти формулу, понимаешь? Любой ценой найти формулу, которая делала бы из животного – человека. Как сделать из человека животное, он знал от рождения. Это у крысоловов – в крови.
