День проходит очень быстро, Коля спрашивает, почему Лена не с Мишкой, Лена отвечает, что приготовила ему на целый день кастрюлю с рожками и котлеты, пусть поживет один, если так хочет, и остается ночевать у Коли.
Утром, за чаем, она говорит:
— Коль, я ведь убила Мишку… Вызови милицию.
Коля широко распахивает свои глаза: карий и зеленый с желтой звездочкой.
— Ты рехнулась? — тихо спрашивает он.
Лена подробно рассказывает события позапрошлого вечера. Они идут в квартиру Лениной сестры, и Коля видит, что это правда. Он вызывает оперативную бригаду и через десять минут к подъезду подъезжает милицейский «рафик».
Колька стоит в коридоре и тупо смотрит на Лену. Она сидит в центре комнаты и тихо отвечает на вопросы оперативника. В маленькой комнате сухо щелкает фотоаппарат, пальцы Лены дрожат, платок, который она мнет в руках, измазан краской — снимали отпечатки.
Понятые молча переглядываются. Теперь будет разговоров, тоскливо думает Колька, зачем я только милицию вызвал? Он прекрасно знает этих двух склочниц. Пусть еще вчера они говорили, что Леночка — душа-девочка, такая добрая, обходительная, но уже сегодня по двору, а дальше — и по всему городу, они разнесут, что большей сволочи и гадины в мире не было, и…
Его разноцветные глаза стреляют на понятых, и они валятся на пол. Оперативник, не отреагировав на внезапную смерть тетки Веры Судюковой и бабки Раи, хладнокровно вынимает пистолет из-за пазухи и уходит в Мишкину комнату, где подряд звучат три выстрела.
Коля идет следом за оперативником, проверить, всё ли там в порядке. Оказывается, что всё: эксперты убиты, оперативник застрелился. На кровати лежит мертвый Мишка, на шее у него затянут поясок от плаща.
Труповозка на полном ходу влетает во двор и врезается в милицейскую машину. От взрыва в окнах вылетают стекла, некоторых прохожих серьезно зацепило.
— Коленька, это все из-за меня? — плачет Лена. — Коленька, я ведь не хотела, чтобы все так…
— Я люблю тебя, — шепчет Коля.
Они торопливо собирают вещи и покидают место преступления. Коля пристально смотрит по сторонам, и там, куда он смотрит, земля проваливается, стены воспламеняются, люди хватаются за сердца.
— Коля, я не хочу, — рвется Лена. — Как же я теперь для тебя рожать буду?!
Люди оглядываются на бешеную пару. В ответ на эти взгляды Колька рушит стены и поднимает в воздух транспорт, заваливает проезжую часть столбами, тополями, перевернутыми автомобилями и сорванными рекламными щитами. Небо темнеет, солнце исчезает, ветви деревьев жутко светятся огнями святого Эльма. Колька подхватывает ослабевшую Лену на руки и несет ее сквозь бурю.
— Никто ничего не узнает, — шепчет Коля. — Мы сейчас уйдем отсюда, и никто ничего не узнает.
— Я больше не бу-уду-у! — сдавленно плачет Лена.
— Конечно не будешь, — успокаивает ее Коля. — Не бойся, я тебя не предам.
Они уходят и никто их не задерживает.
Родители Мишки возвращаются из плавания и застают дома очерченные мелом контуры, пятна крови и извещение о том, что их ждут в милиции по делу об убийстве их сына и странных смертях, последовавших за этим.
— Вы утверждаете, что ваша двоюродная сестра была очень добра к мальчику?
— Да, — посеревшая мама сидит на стуле в полуподвальном кабинете следователя.
— Но ведь она могла сорваться, не рассчитать силы… Все, что угодно могло произойти.
— Лена очень аккуратная и спокойная девочка…
Следователь сдается:
— Ладно-ладно! Но ведь ваш сын убит, и бригаду вызвали, чтобы выяснить, кто же это сделал. У вас есть подозрения, кто мог это сделать?
Мама качает головой, смотрит на поясок — вещдок, и говорит:
— Не знаю.
История, конечно, дурацкая.
Сан Саныч Судюков по прозвищу Сундук работал мастером холодильных установок и время от времени вызываем был в местный морг на предмет ремонта и профилактики тамошних холодильных камер.
Был он не чужд некоторого цинизма, присущего всем работникам мертвецкой, чем, собственно, и приглянулся патологоанатомам — нет у человека иррационального страха перед смертью, он на трупы оглядываться не будет, он делом заниматься будет. Да и сам Сан Саныч не раз говаривал:
— Чего ее бояться, все там будем. Нам здесь надо так прожить, чтобы там, значит, не было мучительно больно… — из чего следует, что несмотря на отсутствие трепета перед смертью, о душе мастер-холодильщик пекся.
Кто варит мед, тот хоть палец да облизнет: сошелся Сан Саныч с молодым патологоанатомом Никитой. Никита свою работу тоже любил и старался привить эту любовь всем вокруг. В лице Сан Саныча Сундука он нашел благодарного слушателя. То язву двенадцатиперстной кишки покажет, то рак легких, то цирроз печени, то разжижение мозга, то еще какую-нибудь бяку. Под влиянием рассказов о губительной силе алкоголя и никотина, сопровождавшимися яркими жизненными примерами… точнее, уже не жизненными, а совсем наоборот — Сундук бросил курить и пить, а с ним вместе и все его коллеги, которым Сан Саныч слово в слово пересказывал комментарии Никиты к разрушенным легким и порванной сердечной мышце, в красках описывая все, что видел собственными глазами. Мало того, выросла и бдительность Сан Саныча, как только Никита стал показывать Сундуку последствия несчастных случаев.
Словом, человеку на пользу идут контакты с большой наукой.
Не обходилось, конечно, и без казусов. Однажды Сан Санычу довелось присутствовать на совместных занятиях студентов медицинской и милицейской академий. Вел занятие судмедэксперт, подполковник Дегтярук. Произведя трепанацию черепа, до которой дошли обладатели крепких желудков в количестве пяти человек от каждого вуза, подполковник аккуратно извлек из черепной коробки мозг и продолжил прерванную пять минут назад лекцию:
— Перед вами орган, функции которого до сих пор до конца не установлены ни медициной, ни биологией — человеческий мозг. Это вместилище всех наших помыслов, идей, страхов, чувств, желаний и грез. Поэтому обращаться с ним нужно очень осторожно.
И с этими словами он со всего маху бросил «вместилище желаний и грез» в распотрошенную уже брюшную полость, забрызгав практикантов с ног до головы. Желудки не выдержали ни у кого, и у Сан Саныча, отвлекшегося на интересную лекцию по судебной медицине, в том числе.
Впрочем, все это байки склепа, а дурацкая история — вот она.
Привыкший уже за два года к постоянным экскурсиям во внутренний мир человека, Сундук однажды был крайне заинтригован возлежащей на мраморном столе огромной бесформенной массой, накрытой простыней. Врожденная стеснительность и внутренняя культура поведения не позволяли Сан Санычу подсмотреть, что же там такое лежит, а Никита сновал туда-сюда, вызванивая кого-то по сотовому телефону.
