Физиономия у Майка и в самом деле была глуповатой. Было ли это шуткой конструкторов или просто случайностью, но на его металлическом лице навеки застыло выражение безграничного тупого самодовольства, что вечно являлось предметом шуток всех сменных экипажей.
Однако, кличку свою Майк заработал не только из-за этого. Однажды, ликвидируя короткое замыкание, Майк получил разряд в полтора миллиона вольт, и в его мозгу произошли какие-то изменения, в результате которых робот, образно говоря, свихнулся. Говорить о недуге, постигшем Майка, считалось на станции дурным тоном, однако Гришин в душе не сомневался, что Майк был идиотом от рождения, а полученная производственная травма лишь освободила дремавшее в нем дегенеративное начало.
Постояв посреди комнаты, Майк переступил с ноги на ногу и тоном обиженной великосветской дамы заявил:
— Почему никто не предлагает мне сесть? В приличном обществе кавалер всегда уступает место даме.
Гришин дернулся в своем кресле и ткнул не ту кнопку, отчего пронзительно заверещал скрытый где-то в панели звонок. Майк глубокомысленно заметил:
— У вас подгорело.
Не поворачивая головы, Гришин сделал неопределенный жест рукой. Его рубашка взмокла от пота и прилипла к лопаткам. За окном, в восьми километрах над станцией, завис транспортный корабль, и рев его двигателей проникал даже сквозь шестиметровые бетонные стены, заставляя вибрировать в рубке каждый незакрепленный предмет. Гришин включил светофильтры. Стекло мгновенно потемнело. Стартовая площадка исчезла из поля зрения. Лишь в верхнем углу слева бился и трепетал, опускаясь все ниже и ниже, толстый густооранжевый язык — факел пламени двигателя спускавшегося корабля. За окном замерцали силуэты стартовой арматуры — это пламя ударило в базальтовые плиты, которыми было выложено взлетно-посадочное поле.
— Перекос — восемь сотых градуса, — сообщил сам себе Гришин и удовлетворенно хмыкнул. Перекос был на четыре сотых ниже допустимого. Гришин был специалистом экстра-класса. Мало кому удавалось завести корабль на посадку с такой точностью.
— Гришин, — снова подал голос Майк. — Принесите мне, пожалуйста, конфетку.
— Пошел вон!
Нервы Гришина не выдержали, и он подскочил в своем кресле, словно его толкнула снизу мощная пружина. Однако момент был слишком серьезен, корабль уже завис над стартовой площадкой, и Гришин снова опустился на свое место, яростно бубня что-то себе под нос.
— Если вы будете мне хамить, Гришин, я пожалуюсь на вас Вектору, — пообещал Майк и, повернувшись к бортинженеру, произнес:
— Ха-ха-ха! Не правда ли, он сегодня чрезвычайно раздражителен?
Вектор что-то промычал в ответ, делая вид, что внимательно рассматривает кофе на дне стакана.
— Впрочем, не стоит на него сердиться, — продолжал Майк все тем же тоном. — Раздражительность — это признак слабости ума, не правда ли?
Вектор хрюкнул в стакан. Он давился смехом, но не хотел раньше времени обрывать комедию. Гришин, багровый от злости, цепким взглядом следил за приборами. С корабля неожиданно поступил сигнал об отказе системы охлаждения. Стрелки датчиков, регистрировавших температуру в реакторе, в грузовом отсеке и на сопле, поползли вверх. Пальцы Гришина впились в клавиатуру пульта.
Не видя сопротивления, Майк решил продолжить разговор.
— Когда-нибудь этот человек, — заявил он, картинно поворачиваясь в сторону Гришина, — очень пожалеет о том, что обращался со мной, как с бездушной куклой. Судьба за все воздаст ему сторицей. О-о, как я буду смеяться!
— Вектор, — прорычал Гришин, не оборачиваясь. — Убери отсюда этого кретина!
— Еще неизвестно, кто из нас двоих глупее, — с достоинством отозвался Майк.
Гришин на секунду оторвался от пульта и, повернувшись вместе с креслом, вперил полный ненависти взгляд в приосанившегося робота.
— Ты!.. Ты!.. Вон отсюда! Вон, кому говорю! Шваль! Жестянка! Дегенерат!
Выплеснув свою ярость, Гришин снова развернулся к пульту. За окном все исчезло в огромной туче пыли, поднятой реактивной струей корабля. За бронированным стеклом бесновался дикий вихрь. Пыль взвивалась вверх и закручивалась столбами. Осколки камней, словно пущенные мощной пращой, барабанили в окно станции, отскакивая от стеклянной брони и разлетаясь во все стороны. В разрывах пылевого облака смутно проступали очертания стартовой арматуры. И посреди всей этой свистопляски бушевал огненный смерч, бросая багровые отблески на приземистые корпуса технических построек. Этот смерч столбом уходил в небо и там, на самой его вершине, на восьмидесятиметровой высоте, висел двухсотсемидесятитонный транспортный корабль, медленно опускаясь все ниже и ниже как бы вгоняя своей колоссальной тяжестью этот ревущий огненный столб в посадочную площадь космодрома. Высотомер монотонным голосом начал отсчет высоты. Семьдесят четыре метра… Шестьдесят шесть метров… Пятьдесят восемь… Сорок… Рев двигателей, приглушаемый изоляцией, постепенно перешел в свист, а затем и вовсе пропал, выйдя за границы слышимого. Окутанное клубами дыма и языками пламени, разогретое до темно-красного свечения тело корабля осторожно коснулось опорами почерневших от жара базальтовых плит, приостановилось на мгновение, а затем грузно просело, втянув в себя огненный язык. Наступила полная тишина.
Гришин вынул из заднего кармана носовой платок и вытер со лба пот.
— Уф-ф, ну и посадочка… Когда это чертово корыто остынет, сходи посмотри, что там с охлаждением.
Вектор хотел что-то ответить, но Майк его опередил.
— Бесполезно, — произнес он, гордо глядя в стену. — Даже если вы будете стоять передо мной на коленях и целовать мне пальцы ног, я все равно для вас ничего не сделаю.
— Откуда, черт возьми, у тебя пальцы ног! — взвился Гришин, выскакивая из своего кресла, точно из катапульты.
— Откуда у тебя пальцы ног, идиот!
— Я попросил бы вас выбирать выражения, — произнес робот с достоинством. — Меня коробит ваш тон.
— Ты слышал? — Гришин подскочил к Вектору и вцепился ему в плечо. — Ты слышал, что он сказал? Его коробит мой тон! А? Каково! Двести микросхем в жестяной коробке требуют от меня придворного политеса. Слышал ты что-либо подобное?
Сморщившись от боли, Вектор с трудом оторвал от себя руку Гришина, поставил на стол недопитый стаканчик с кофе и произнес:
— По-моему, кое в чем он прав. Тебе бы не следовало так с ним обращаться.
— А как мне, черт возьми, с ним обращаться, когда он постоянно несет всякую чушь!
— Своими криками ты его провоцируешь на имитацию обиды.
