И только одно существо не хотело признавать этой власти — Глупый Майк, слонявшийся по станции в поисках утечек и попутно сыпавший невесть откуда почерпнутыми салонными сентенциями.
На освещение станции энергии не жалели. Любой ее самый отдаленный закоулок был освещен так, словно это не коридор или кладовая для инструмента, а хирургическая-операционная. Вектор уже не раз жаловался Земле, что яркое освещение раздражает, не говоря уже о совершенно бессмысленном расходе электроэнергии, но жалобы его оставались втуне. Кто-то, отвечавший за поставку оборудования, продолжал аккуратно посылать на станцию только трехсотватные люминесцентные лампы, и космонавтам не оставалось ничего другого, как беспощадно жмуриться под их режущим глаза светом.
Пройдя по коридору, устланному зеленым синтетическим ковром, бортинженер толкнул толстую металлическую дверь без надписи и оказался в другом коридоре, который оканчивался дверью в лифт. Лифт опускался прямо в тамбур, где Вектору предстояло одеть на себя скафандр и, прихватив ящик с инструментом, отправиться на профилактический осмотр корабля. В этом коридоре, проходившем через складской отсек станции, было много дверей, таивших за собой огромное разнообразие необходимых и совершенно ненужных в космосе вещей. Рядом с кислородными баллонами лежал набор невесть откуда взявшихся цветочных горшков, а лазерной газоразрядной дрели сопутствовали две допотопные, но совершенно исправные и готовые к работе мышеловки.
Впереди уже замаячила дверь лифта, когда Вектор услышал странные звуки. Они доносились из-за двери, за которой размещался резервуар-бассейн с технической водой. Явственно слышались громкое плюханье, скрежет металла о металл и шум, похожий на шум водопада.
Космонавты, в нарушение всех инструкций, частенько плескались в этом бассейне, не в силах отказать себе в чисто земном развлечении. Но сейчас — Вектор точно знал — купаться там было некому.
Вектор решительно шагнул вперед, нажал на белую пластмассовую ручку и распахнул дверь. Картина, представшая его глазам, повергла его в полное оцепенение. Посередине бассейна по пояс в воде стоял Глупый Майк и время от времени с громким плеском окунался с головой. Пробыв несколько секунд под водой, он снова вставал в полный рост, и тогда с его плеч, с головы, с рук низвергались потоки воды. Майк не видел Вектора, поскольку стоял спиной ко входу, и потому успел окунуться раза четыре, прежде чем Вектор пришел в себя настолько, чтобы открыть рот.
— Что ты здесь делаешь, черт побери?
Вектор тут же поймал себя на том, что начинает изъясняться с Майком почти так же, как и Гришин.
— Майк, что вы здесь делаете?
(Снова не то. С какой стати я называю его на вы?)
— Что ты здесь делаешь, в конце концов?
Майк медленно, неуклюже повернулся — видно, в воде ему было труднее двигаться, чем на суше, и молча уставился своими прозрачными глазами-телекамерами на Вектора.
— Майк!
Некоторое время Майк молчал, словно обдумывал ответ, потом наконец голосом, полным скорбного достоинства, произнес:
— Я решил покончить жизнь самоубийством. От удивления у Вектора отнялся язык.
— Ты… это…
Майк устремил объективы куда-то в пространство и многообещающе добавил:
— Оттуда я воздам за все сторицей.
После этого он снова плюхнулся в воду. Н-да, не соскучишься, подумал Вектор, глядя, как из сочленений Глупого Майка вырываются наружу стайки пузырьков. Майк стоял, вытянув руки по швам и изогнувшись в виде буквы «Г», так что, если бы не вода, плескавшаяся у него на спине, можно было бы подумать, что он собирается прыгать с трамплина. На этот раз он пробыл под водой довольно долго. Водная гладь над ним уже почти успокоилась, когда он вдруг с шумом и плеском разогнулся и снова выпрямился во весь рост.
— Что, не получается? — с некоторой долей злорадства полюбопытствовал Вектор.
— Вся жизнь — сплошной обман, — глубокомысленно ответил Майк и, раздвигая воду стальным торсом, словно небольших размеров эсминец, двинулся к дальнему краю бассейна.
— Майк!
— Да?
— Куда ты?
— Не стоит соболезнований. Я знаю, моя смерть здесь никого не удивит. Бедный, никому не нужный. Сирота.
Майк понуро брел в воде, и вид у него был настолько унылый, что Вектору стало не по себе. Бог мой, люди сходят с ума и становятся похожими на механические автоматы, а роботы сходят с ума и становятся похожими на людей. Паноптикум!
— Майк!
— Да?
— Э-э-э… Ты проверил скафандры?
— Да, все в порядке. У номера 56 разошелся шов на запястье. Я его зашил. Полная герметичность.
— Хорошо, спасибо.
Майк уже выбрался из бассейна, и теперь с его сверкающего корпуса в три ручья лилась вода, разбегаясь по кафельному полу в огромную лужу.
Что делать, черт возьми? Может, действительно, его лучше отключить? В конце-концов, два дня — это всего-навсего два дня. За такой срок вряд ли что-нибудь случится. Ну, а если?
Вектор вспомнил, как четыре года назад на станции Ф-16 — совсем крохотной станции, предназначенной только для слежения и сопровождения метеоритом пробило кожух главного корпуса, как раз в жилом отсеке. Они тоже отключили своего ремонтника. Никто так и не узнал, зачем. Он был абсолютно исправен. Все произошло ночью. Метеорит величиной с детский кулак врезался в станцию и, проломив ее корпус, словно яичную скорлупу, ушел сквозь пол в базальтовое основание, перерубив по пути силовой кабель. У них сразу погас свет, а кислород, как потом установила комиссия, улетучился через пробоину за восемь минут. За такое время автономный ремонтник успел бы завести аварийный легкий пластырь. Но ремонтника не было. Времени добраться до скафандра у них тоже не было. Они только успели вскочить с коек, а концентрация кислорода в отсеке уже упала в три раза ниже минимальной. Вектор был в той комиссии. Пыльные коридоры, залитые желтым аварийным светом, уродливая бурая пломба на потолке и синие вспухшие лица с почерневшими струйками крови изо рта и ушей.
Два дня — это сорок восемь часов. Чертова уйма минут. И каждую, минуту на этой станции может произойти то же самое. Мелкие метеориты не засекаются локатором. Об их появлении можно узнать только «пост фактум». И если Майк не окажется на месте… Нет уж, пусть Гришин потерпит. Однако… Если этот железный балбес решил покончить жизнь самоубийством, значит… значит, он может отключиться сам! Рано или поздно он до этого додумается. Боже мой! Что может быть глупее робота, покончившего с собой? Ведь он же, собственно говоря, никогда и не жил? В нем же все неживое — и микромодули, и датчики, и корпус. Все это лишь работает, но не живет. Господи, какая чушь! Мозги можно сломать. Живет — не живет… А если и живет? Какая разница? Главное — чтоб работал, чтоб проработал эти два дня, а там пускай топится, вешается, бросается под поезд… Итак, что нужно сделать, чтобы он работал?
