Толпа сразу же разбежалась. Топот и треск затихали вдали, остался только охотник.
Он прикурил от костра, запаленного драконом. Не фосфором ли эта зверина плюется? Пламя голубовато-желтое, температура такова, что почва насквозь прогорает…
Чего хочет теперь эта крылатая гадина?
Гадина Складывала крылья – сегмент за сегментом, тяжелея, снижаясь. Жабьи глаза центральной головы – будто выпуклые мотоциклетные очки – непрерывно следили за охотником, безгубая пасть, казалось, усмехается.
Охотник начинал уважать Георгия Победоносца. Попробовать влет?
Он вскинул штуцер. Голова дракона дернулась, нуля высекла из нее искру. Но дракон не плюнул в ответ огнем, и охотник понимал почему: тот ведь тоже охотился! Какой смысл испепелить собственную добычу?
Он поймал на мушку глаз. Штуцер ударил в плечо, ороговевшее от дружбы с прикладом. Попал: серые перепонки моргнули! Пуля противно взвизгнула, уходя рикошетом. Между тем, сделанное по заказу ружье имело убойную силу крупнокалиберного пулемета и заряжалось его патронами, длиною в ладонь, – пробивало бетонную стену!
Все три головы теперь уставились на строптивую пищу тремя парами целехоньких и наивных, как у новорожденного, глаз Чучело было бы необыкновенно эффектным, пришлось бы выставить его в специальном зале. Как Георгии управился с этой броней?
Следовало удрать вместе с остальными Навсегда погубить репутацию. Это еще куда ни шло!.. Но отказаться от такой добычи?..
Он выпалил под левое крыло и затем сразу – в брюхо.
Оно заколыхалось, зашуршало белой чешуей. Все три пасти раскрылись, обнажив саблевидные зубы. Струи дыма из шести ноздрей очертили в воздухе крутую короткую спираль в виде воронки, крылья, щелкнув, припали к бокам, и дракон рухнул на все четыре растопыренные лапы.
На земле этот ящер оказался не так уж велик. Он не спешил. Ковыляющей матросской походкой направился дракон к добыче. Пластинчатый гребень мотался по спине. Глаза были почти добродушные.
Бегство не имело больше смысла, охотник приготовился умереть, не теряя уважения к себе. Дракон дыхнул дымом – и он ему навстречу послал дымок от своей сигары. Зверь недоуменно завертел головами, снова раскрыл все три пасти, в каждую из которых можно было бы войти не наклоняясь.
Охотник выстрелил в среднюю пасть.
***
Оглушающий, оскорбительный для уха грохот первого же выстрела придал сил капельмейстеру Доремю: он ударился в паническое бегство, будучи убежден, что пуля, выпущенная из ружья, так и летает пчелкой туда-сюда, пока не найдет себе, цель. Кто его знает, эта сумасшедшая штуковина может долежаться до того, что попадет и в Доремю, который против всякого милитаризма.
Так и есть: позади прогремел второй выстрел, значит, в тот раз промазали… Доремю своими ушами слышал, как жужжит в воздухе вторая смертоносная пчела, вот-вот настигнет!.. Он задыхался. Он хотел двух вещей: безопасности и, как всегда, музыки, музыки, а не распроклятого шума!
Третий выстрел! Господи, какая мерзость! Три пули, три пули в воздухе!
С чего-то вспомнилась теория вероятности, о которой ему в свою пору совершенно напрасно толковали. Две пули – еще ничего, три – верная гибель, ведь так? Зарыться в землю! Окопаться! Но как это делается? И чем? И где: ведь под ногами не земля, а вода!.. Осторожнее! С камня на камень, стремительно, ловко, прыжок, берег… На бугор ни в коем случае не подниматься, не оказываться на виду, упаси боже!.. Там, впереди, поваленное бурей дерево, – укрыться за его стволом, за мощными вывороченными корнями!
Он споткнулся и стремглав полетел вниз, в просторную ямку под корнями, но не ударился – упал на взрыхленную почву. Упал и заплакал благодарными слезами. Пускай теперь летают пули, пусть жужжат!
Ноги его почти упирались в какую-то бронзовую плиту, верхний угол которой, украшенный литым орнаментом, обнажился при падении дерева. Эта диковина нисколько г-на Доремю не заинтересовала. Он лежал и глядел в небо, голубое, без облачка, на сердце делалось легко, светлая грусть затуманивала просыхающие глаза. Хорошо-то, ах как хорошо!..
Лесной воздух был душист и сладостен, запах роз нежен, как замирающий звук струны, ему родствен… Г-н Доремю его мысленно усилил, звук сделался медово густ, торжествен, с ним затем сплелись иные звуки неописуемой, разящей красоты.
"Музыка сфер!" – пронеслось в голове Доремю.
А он лежал в ямке и слушал.
***
– Неплохо, неплохо! – одобрил мэр деятельность гипнотизера, оглядывая сумрачную, спящую стоя толпу. – Но есть и накладки. Почему он открыл стрельбу?
– Рефлекторно, – отвечал гипнотизер. – Вы велели вернуть им оружие, так? Каждый видит во сне то, что хочет. Этот – охотится. Я разрешил – хоть на дракона! – добавил он с усмешкой. – С этого начал сеанс.
– Вряд ли стоило! Не надо понапрасну тревожить кого не надо. Операция сорвется – вам же хуже, – выговаривал мэр. – Хорошо, что никого не задело! А напугать мог всех – ладно, один музыкантик сбежал!
– Вернется, – сказал гипнотизер, – и все бы вернулись…
– А время? Оно, по слухам, вроде бы не возвращается. Пора прикупать к операции. Подавайте сигнал!
– Трудно мне одному, без помощников, – пожаловался осипшим своим голосом гипнотизер, голубой от усталости, – невыносимо!
– Выберите из них, – посоветовал мэр, указывая на окружающих.
– Доремю, пожалуй, подойдет, – сказал задумчиво гипнотизер. – Я считал его потенциальным индуктором, оказалось, что он чувствительный реципиент: редкое сочетание!
– Вот прибежит – и натаскайте! – сказал мэр. – Гражданскую гвардию тоже усыпили? Ну и пускай себе поспят, мне их инициатива сейчас не нужна, своей хватает, от ник обеспечьте мне храбрость. Ну, марш вперед, труба зовет! Идемте к генералам.
– Как?! – прошептал, леденея, гипнотизер. – Это называли вы операцией?
– Ну, – подтвердил мэр его ужасную догадку – Извините, не успел вас посвятить в подробности. Если знаете способ получше обезвредить вашего шефа, скажите! Нет – исполняйте мой план! Что за уныние? Вы служите у меня, а это означает – бодрость, бодрость и еще раз бодрость! Не трусьте, никто не заставляет вас лезть в первые ряды! Ша-агом!..
***
Охотник выстрелил в среднюю пасть, и вонючая черная жижа ударила ему в лицо, сбила с нот, покатила по земле. Поток ее залил всю поляну, словно асфальтом. Шипя а бурля, погасал костер. Дракон, трепыхая чешуйками крыльев, лежал мордами в озере собственной крови, которая лилась еще сквозь сабельные частоколы челюстей. Правая голова приподнялась, взглянула горестно, не узнавая врага, и рухнула в жижу, по которой от этого прошли медленные убывающие круги… Чешуйчатый летающий танк дернулся еще раз весь, от голов до кончика хвоста, и навечно вмерз в лужу крови.