– И если материнское молоко из переполненной груди брызжет в рот, и ребеночек глотает и ему нравится, то это ведь тоже прекрасно несмотря на то, что с моей точки зрения, например, женское молоко невкусное, и у многих даже отвращение вызывает.
– Ну так молоко-то не для тебя, а для ребеночка, а ему как раз очень-очень вкусно! Моя вон…
– Отлично, – снова перебила ее Йолка. – А если годовалый ребенок хуй сосет, то что в этом плохого? А если картину написать: отец с младенцем, а младенец тот – румяный такой, довольный, лежит значит промеж ног отца и хуй сосет, это будет прекрасная картина? Будете любоваться ею и восхищаться умиротворенным выражением их лиц? В картинную галерею повесили бы такую картину, если бы таковая у Рембрандта или Рубенса или у Хальса нашлась? А если материнское молоко вкусное и питательное, то разве отцовская сперма не питательная? Еще какая питательная, и на вкус мне сперма иногда даже очень нравится, может и ребеночку вкусно будет, разве не целесообразно дать ему проверить?
Зловещее молчание полыхнуло адовым огнём, и то, что все русские продолжали при этом мерно жевать челюстями, устремив неподвижный взгляд перед собой в какое-то только им ведомое пространство, лишь подчеркнуто свидетельствовало о том холодном огне священного гнева, что разгорался незримо, и был проявлен пока что лишь в раздувающихся, словно меха, ноздрях и побагровевших, словно закат перед Апокалипсисом, глазах.
Веруня открыла было рот, но тотчас закрыла. Петр Алексеич поднял свои веки, устремил горящий взор пока еще мимо Йолки, но тут же опустил глаза. Кто-то громко заерзал на стуле. И звякнула вилка, и атмосфера уже дышала электричеством, но буря не наступала, кружа и приближаясь то одним боком, то другим. Мужчина с одуловатым лицом выпятил губы так, словно у него во рту образовался вакуум, и тупо устремил глаза на стоящий перед ним салат, будто пытался прочесть в прихотливом рисунке овощей тот приговор, который судьба вынесет Йолке за такие вопросы.
– Знаешь, что происходит, – громко обратилась к Андрею Йолка, – они готовятся разбить меня в пух и прах, но понятия не имеют – как именно. Потому что если ребенку приятно сосать грудь, приятно сосать соску, приятно сосать свой кулак или игрушку и это нормально, то чем, собственно, ненормально то, что ему понравится сосать хуй?
– Ребенок в таком возрасте не может сам решить, что ему нравится, а что нет, – пробормотала Веруня, словно пытаясь вспомнить какой-то текст, который она давно читала или заучивала, но плохо поняла.
– И поэтому ему не дают ни игрушку, ни соску, ни грудь? – Уточнила Йолка, но Веруня промолчала.
– Одно дело соску, и совсем другое – это самое! – Снова прокричала дебелая дочка. – Ты что, совсем того, не понимаешь что-ли?
– Верно, – вдруг прорвало остальных. – Ну совсем охренела девка, не понимаешь что-ли – одно дело кулачок свой, а другое… фу, гадость-то…
– Совсем это самое, да? – Покрутил пальцем у виска одуловатый парень, выпучив глаза? Сейчас он тоже приобрел уверенность в себе.
Йолка встала и пересела обратно, больше не обращая никакого внимания на русских.
– То же самое, что было тогда! – Андрей удивлялся не тому, что разговор пошел по той же колее, что с теми французами, а тому, что дело окончилось, кажется, вполне мирно, без мордобития.
В этот момент к их столику подошли еще четверо. Официанты тут же подбежали и за какие-то несколько секунд быстро и ловко, как муравьи, подтащили еще один стол, составив с их столиком так, что получился один большой.
– Есть результаты? – Спросил Томас. -…Есть результаты, – повторил он уже утвердительно, улыбаясь и глядя в лица подошедших.
– Еще какие, Томас! – Торжествующе ответил один из подошедших, при этом вопросительно глядя на Андрея.
– Рассказывай при нем, Тай. – Предложила Йолка.
– Ты русский? – Спросила его девушка лет двадцати пяти с глубокими глазами, в которые хотелось смотреться, не отрываясь.
– Да, – кивнул Андрей. – Заметно?
– Конечно, особенно для меня, ведь я тоже русская.
– Рассказывай ты, Майя, – предложил Томас. – Андрей разберется по ходу дела.
– Хорошо. – Майя положила на стол ноутбук, открыла его и нашла нужный файл. – Это было первое погружение в ситуацию, потому, как обычно, все довольно расплывчато. Уточнять имена, даты и прочее, как мы и решили, не стала, так как при этом требуется слишком много фиксации, антагонистичной наблюдению, и до тех пор, пока мы не знаем – стоит оно того или нет, по умолчанию "не стоит".
Томас кивнул.
– Наблюдение велось сдвоенное, мы с Таем работали вместе, так что получившийся файл – довольно точный слепок событий. В общем нам и повезло и нет. С одной стороны, ничего такого, что представляло бы интерес для историков, с другой стороны, сама ситуация попалась интересная, почти комическая, насколько это возможно в те времена…
– Тридцать седьмой, – уточнил Тай. – Майя настоятельно хотела ощутить людей тех времен…
– Мне было интересно – как вообще такое возможно, что целый народ довел самих себя до почти полной деградации, так что до сих пор мы видим последствия.
– Речь о России? – Спросил Андрей.
– Да.
– А что значит… всё то, что ты говорила, – не нашелся он, чтобы задать более конкретный вопрос.
– Если очень коротко, то мы исследует миры осознанных сновидений, – пояснил Томас. – Мы в самом начале пути, и почти каждый день открываем что-то новое. Мы открываем и новые миры, и живых, осознающих существ там, и находим тропинки к сближению с теми живыми существами, которые живут среди нас, но слишком отличаются, и в силу этого недоступны – горы, облака, ручьи… Мы получили даже доступ к истории, и теперь при желании можем восстановить точную картину всего, что когда-либо происходило, и Майя и Тай как раз этим и занимаются. Майя пишет "Учебник XXV века" по истории, который как раз и создается на основании таких погружений, ведь другого способа почти что нет – история переврана и переписана столько раз, что последние зерна истины давно утеряны, вот мы и восстанавливаем ее – шаг за шагом, пока что довольно бессистемно, просто следуя интересам – кому что интересно.
– Я… я тоже хочу! – Андрей оцепенел от неожиданности. – Мне очень интересно, я тоже хочу! Майя, Тай, Томас, как я могу поучаствовать в этом? Йолка, – почти умоляюще обратился он к ней, видя, что ответом ему стали только улыбки, – Йолка, как я могу в этом поучаствовать?
– Пока никак. Для этого необходимо поступить в нашу школу и окончить хотя бы первые четыре класса, и это… не всем подходит, не все могут и хотят.
– Я хочу попробовать! Я правда, сделаю все, что смогу!
