— Ма-ма.
То, что надо. Вектор удовлетворенно хмыкнул и, зажав куклу под мышкой, бросился обратно по коридору.
Дверь в техбассейн была приоткрыта. Майк стоял все в той же позе, руки по швам. Вектор взял куклу, словно это было живое дитя, и вошел в техбассейн. Подойдя к Майку, он бережно протянул ему куклу и торжественно произнес:
— Вот, возьми. Это его ребенок. Его, Гришина. Береги его. Теперь он твой.
Некоторое время Майк стоял неподвижно, и Вектор, холодея, подумал, что затея провалилась. Вдруг Майк растерянно замигал всеми лампочками, протянул к Вектору руки и осторожно взял девочку. Кукла наклонилась и отчетливо произнесла:
— Ма-ма. Ма…
Майк застыл, прижимая ее к груди, потом неловко повернулся и, мягко пришлепывая своими еще влажными подошвами, вышел в коридор.
Одевая в тамбуре скафандр, Вектор приплясывал, как мальчишка. Включив рацию, он прищелкнул к плечам шлем и тут же услышал в наушниках сопение Гришина.
— Гришин, але? Ты еще жив?
— Жив, жив, чтоб тебе провалиться. Ты что, решил устроить себе медовый месяц?
— Все в порядке, я уже одеваюсь.
— Что ты говоришь? А я дурачок, думал, что ты уже пришел обратно.
— Але, Гришин.
— Что?
— Все в порядке.
— Что в порядке?
— Я нейтрализовал Майка.
— Наконец-то. Отключил?
— Нет.
— Что значит — нет?!
— Тише, тише. Не шуми. Теперь ему ты уже не нужен.
— Серьезно? Ну, спасибо, старина. А как ты это сделал?
— Очень просто. Я сделал тебя отцом его ребенка.
— Что?!
— Але! Але, Гришин! Молчание.
— Але, Гришин!
— Что тебе надо, кровопийца?
— Гришин, честное слово, я сделал лучшее из того, что можно было сделать.
— Да, ты нашел поразительно удачное решение.
— Не кипятись. Ты ведь ничего не знаешь. Я подсунул ему куклу. «Говорящую Машу».
— Какую Машу, черт бы тебя побрал? Ну, Вектор, ну, идиот!..
— Ладно. Я не Майк, я тебя прощаю. Думаю, к моему возвращению ты образумишься.
Когда Вектор вернулся на станцию, было уже семнадцать пятнадцать. Все время, что он работал на корабле, его сопровождал мстительный голос Гришина, безостановочно перечислявший казни, которым он подвергнет Вектора по его возвращении. Ремонт оказался несложным. К тому же Вектора очень развлекало богатство гришинской фантазии по части пыток, самой легкой из которых было «привязывание к стулу за кончик гнусного языка и гонение вместе со стулом по лестницам и коридорам».
Пока Вектор переодевался, Гришин был занят стартом. Вектор же, снедаемый любопытством, пошел разыскивать Майка. Он нашел его на складе кислородных баллонов. Майк сидел на большом металлическом ящике и, склонившись над куклой, нежно мигал ей своими огоньками.
«Порядок, — подумал Вектор. — Теперь я спокоен. Можно отдыхать». Он осторожно прикрыл дверь и, напевая на манер марша старую колыбельную песню, отправился в свою каюту. Однако, на полдороге он вдруг передумал и, круто свернув в боковой коридор, толкнул дверь в кинозал. Включив свет и пробравшись через нагромождение стульев к шкафу с кассетами, Вектор раскрыл дверцу и долго шарил взглядом по полкам, пока наконец не выхватил с довольным урчанием темно-синюю коробочку с надписью «Цветок горькой любви». Сунув ее не глядя в щель видеомагнитофона, Вектор погасил свет и развалился на стуле. По экрану побежали титры, полилась тихая музыка в восточном стиле. Вектор хмыкнул. Гришин, наверное, был в восторге от этого фильма. На экране стремительно развивалось действие: бедная маленькая сиротка не решалась излить своих чувств великолепному принцу. Рвали сердце струны неведомого восточного инструмента. Слезы лились то робким ручейком, то бурным потоком. Под конец и сам принц, к великому удовольствию Вектора, разрыдался, размазывая по щекам гримерную тушь. Дело близилось к развязке. Бедная маленькая сиротка вот-вот должна была отправиться топиться в заброшенном старом пруду. В предвкушении этого момента Вектор, позевывая, крутил на животе большими пальцами рук. Однако, пережить это острое ощущение ему не удалось. Неожиданно в зале вспыхнул свет, а сиротка с перекошенным от горя, а может, и от радости, что наконец-то покинет этот мерзостный мир, лицом неподвижно застыла на экране. Вектор обернулся. Прямо перед ним, уперев руки в бока и яростно сверкая глазами, стоял Гришин.
— Развлекаешься… изобретатель?
На всякий случай Вектор встал, держа перед собой стул: от разбушевавшегося Гришина можно ожидать чего угодно.
— Вынашиваешь новую гнусную идейку? — продолжал Гришин, сопя, словно носорог перед битвой.
— С твоей стороны это просто свинская неблагодарность, — стараясь придать своему голосу нахальный тон, заявил Вектор, памятуя, что лучший способ обороны — это наступление.
— С моей стороны мне тебя следовало вообще убить! — рявкнул Гришин. В шкафу жалобно зазвенело стекло. — Убить тебя, мерзавца, и кости твои скормить собакам.
Вектор понял, что Гришин иссякает. Раз уж он собирается кормить собак, которых на станции нет и в помине, значит — он на последнем издыхании.
— Ладно-ладно, — сказал Вектор, не выпуская из рук стула. — Или попей валидольчику.
— Черт с тобой, — сказал Гришин неожиданно спокойным тоном. — Живи, малютка. Если я тебя сейчас прибью, твой жестяный друг замучает меня насмерть.
Вектор хмыкнул и отставил стул в сторону.
— Не замучает. Ему теперь не до тебя.
— Опять ты за свое? Вектор, не буди во мне талант инквизитора.
— Не веришь? В таком случае, пойдем, я тебе кое-что покажу.
Вектор отключил видеомагнитофон и, взяв Гришина за руку, потащил его на склад кислородных баллонов. Подойдя к двери, он приложил палец к губам и торжественным шепотом произнес:
— Ш-ш-ш! Уникальный номер: Глупый Майк укачивает глупую куклу.
Он хотел было добавить что-то еще, но в этот момент из-за двери раздался приглушенный голос Майка. Вектор замер на полуслове, весь обратившись в слух. Там, за дверью, Майк с кем-то разговаривал. Гришин тоже прислушался.
— Что, твой друг поет колыбельную песню? — осведомился он, не пряча ехидной ухмылки.
— Тише, — прошипел Вектор. — Не ори! Все испортишь.
Осторожно, стараясь не шуметь, он взялся за ручку и открыл дверь. За его спиной, сопя ему в ухо, всунулся в комнату Гришин.
Спустя пять минут оба на ватных ногах шли по коридору, а в спину им из-за полузакрытой двери летел голос Майка:
— Скажи: ма-ма.
И нежный тоненький голосок послушно повторял:
— Ма-ма.
