Глава 4
Этой ночью выпал первый снег, неузнаваемо преобразив землю, омолодив ее, вдохнув в нее совершенно новую жизнь. Через бело светящийся плац, чуть пригнувшись, прижимая к груди большую пластиковую канистру, спешил старшина Нефедов. Он постоянно оглядывался на ходу, досадуя на то, что оставляет за собой четкие черные следы.
— Белый, белый, белый снег… — бормотал он слова навязшей в ушах песенки, — по весне растаял…
Достигнув столовой, он остановился, чутко прислушиваясь. Невдалеке постукивали с ясно различаемым скрипучим отзвуком шаги караульного наряда. Старшина проворно нырнул за угол столовой и прижался спиной к стене.
— И мелодию капель мне играет вслед… — бездумно дошептал он. Затем зажмурился и покрутил головой.
Нефедову было очень стыдно. Докатился, товарищ старшина! По своей собственной, до каждого кирпичика знакомой части крадется, будто диверсант. От личного состава хоронится! Боится, что какой-нибудь сопливый рядовой его заметит здесь с канистрой… «Кстати, а кто сегодня в карауле»? — спросил себя старшина Нефедов… И замер с разинутым ртом, поняв вдруг, что совершенно этого не помнит. Перехватив канистру одной рукой, он стукнул себя кулаком по лбу, но и это не помогло требуемым сведениям всплыть на поверхность памяти. «Ну, дела-а… — подумал старшина, — совсем я плохой стал. Хотя чего удивительного? Такое в части творится, не то что это, самого себя забудешь как зовут…»
Надо же, до чего дошло — днем, при свете уже нельзя даже булочку в карман положить! Сразу командованию сигнал идет. Главное, одни и те же стучат, Гуманоидова шайка: Сомик, Двуха… страшно подумать — Мансур Разоев! И еще несколько солдатиков. Активисты, сука… В штабе сначала смеялись, потому что не только на одного Нефедова доносили, а вообще на всех, кто хоть как-то засветится. Но потом им там не до смеха стало, штабным. Они ведь и сами не святые, а тут еще выяснилось, что не только им, а в военную прокуратуру тоже звоночки идут. А это уже серьезно. Хоть хищения и грошовые (даже и хищениями это назвать нельзя!), но случаев много. Это прокурорской проверкой пахнет. А проверка уж точно никому не нужна. Комиссию-то надо в баню свозить по древней и нерушимой традиции, шашлычок там, коньячок, все дела… Да и мало ли, может статься, отбашлять придется. Прокурорские — они твари жадные. За ту же булочку несчастную с тебя три шкуры сдерут. Короче, проверка — это ого-го какие расходы для всей части в общем и для командира ее в частности. Вот Сам Самыч и взбеленился. Собрал всех и строго-настрого… мол, на кого еще донос пойдет, того он, Сам Самыч, самолично под суд отдаст! И дружок Самыча, особист тоже озверел. К себе вызывает, грозится дело завести. Да не то что грозится, а прямо говорит: материалы есть, работа ведется…
Черт знает что творится, уму непостижимо! Откуда он свалился только, этот Гуманоид?! И почему его из части до сих пор не уберут? С дружками его вместе? По всем понятиям — давно они уже должны были испариться отсюда, сначала в госпиталь, а потом в дурку. Гуманоид же явный псих! А Сомик вообще суицидник. Да и у Разоева, кажется, в башке что-то тоже сикось-накось встало — после того, как Гуманоид ему по той башке настучал. А вот нет. Никто их никуда отправлять не собирается. Особист их прикрывает, это ж очевидно. А если они у особиста под крылом, то сам комполка сделать ничего не сможет. Но зачем эти полудурки Глазову понадобились? Вот этого старшина никак понять не мог. Да и никто из мужиков в части не понимал. Даже догадок более-менее правдоподобных не было. Хотя, один из штабных, капитан Леонтьев, когда с Нефедовым как-то раз курил после развода, выдвинул предположение: мол, верховное командование хитрый эксперимент замутило на предмет искоренения воровства в рядах вооруженных сил. Но это уж… маловероятно, из области фантастики. Даже смешно: у себя бы там, наверху, сначала искоренили… там-то масштабы другие, несоизмеримо более крупные…
И, что интересно, эффективно бороться с Гуманоидом и его шайкой, терроризирующими в/ч № 62229, ну никак не получалось. Сначала их нарядами мытарили — так, чтобы, сволочи, вообще забыли, что такое спать, чтоб жрачка в горло не лезла. Не помогло. Сомик, правда, чуть не загремел опять в санчасть, но прыти своей стукаческой не утратил. Вот это старшину и поражало. Ради чего они готовы на полном серьезе здоровьем своим рисковать? Ради каких-то дурацких принципов? Ладно… Начали гонять всю роту, истязали кроссами, маршами и прочей физподготовкой, отчетливо давая понять: за что, за кого и почему им такое; дело доходило до рвоты, до носового кровотечения, до массовых обмороков, но… все впустую. Гуманоид тянул, Мансур, конечно, тянул, Двуха тянул. Даже сопляк Сомик — из последних сил, но тянул. И никто из них сдаваться не собирался. А все прочие… С Гуманоидом и его прихвостнями срочники связываться боялись. Бухтели на них солдатики, конечно, но осторожненько и с оглядкой. Тогда Нефедов придумал такую штуку: Гуманоида и компанию усадил посреди плаца на специально вынесенные стульчики, стол им поставил, на столе — компотик, конфетки горками… Хотел старшина еще к получившемуся натюрморту самовар добавить, либо пивка с десяток бутылок, но самовара не нашел, а с пивом заморачиваться поопасился. И вокруг этих гадов всю остальную роту гонял по плацу часа четыре, не меньше: то бегом, то в полуприсяди, то по-пластунски… Отжиматься заставлял, приседать… в общем, поизмывался на славу, аж сам устал и горло сорвал. Думал, после такого представления Гуманоида в казарме точно придушат. Да где там! Ночь прошла спокойненько. И тогда-то Нефедов, а вместе с ним другие офицеры, окончательно сообразили: Гуманоид со товарищи настолько тверды в своей позиции, что все прочие солдатики не просто запуганы ими, они испытывают какой-то благоговейный священный ужас перед их железобетонной убежденностью в собственной правоте и необходимости стоять на своем — если придется, даже ценой жизни. Это вроде можно было понять, но как понять, почему ради какой-то не имеющей к ним прямого отношения малости Гуманоид и его соратники готовы этой своей жизнью пожертвовать? А тут еще, что Нефедова в очередной раз до крайности изумило, к шайке Гуманоида пристали еще несколько солдат, среди которых вдруг оказались младшие сержанты Бурыба и Кинжагалиев. А вчера старшина видел, как Гуманоид в свободное время со всей немалой уже компанией начал заниматься своей йогой-шмогой… или как там она называется…
— Белый, белый, белый свет… — пробурчал себе под нос старшина, украдкой выглядывая из-за угла, — камера пустая… Тьфу ты, привязалась окаянная мелодия…
