Они вошли в облицованный камнем тоннель Сыщик испугался темноты, но Дамло включил электрический фонарь, и пятно света заплясало на отполированных до блеска плитах пола. Было здесь необыкновенно чисто – ни пылинки!
– Удивляюсь, зачем господин мэр хлопочет в развалинах, когда имеется такое благоустроенное помещение? – сказал осторожно сыщик – Темновато, но дышится очень легко, хоть и под землей! Я на месте администрации – Откуда ему было знать? – перебил Дамло – Этот бритый, как его, паскультник услыхал от своих. Как их, кондукторов, что имеется тут пещера, подробностей ему не доложили, он и про мост – заметили? – понятия не имеет, тоже мне, спецслужба! – Дамло фыркнул – Он решил пещеру использовать как гм, изолятор, что ли И как убежище на случай чрезвычайных обстоятельств, для себя лично Вот и использует!..
Сыщик подхихикнул – Он плохо знает господина мэра!
– Может, это гораздо лучше, чем знать его хорошо, – произнес Дамло как то сквозь зубы – Да, а чего мы в темноте-то с вами бродим? Прошу!
Жестом пригласив спутника в широкую дверь, он щелкнул выключателем – и перед ними, уходя, кажется, в бесконечность, засверкали стеклом витрины торгового пассажа!
***
Здесь автор вынужден остановиться, сознавая свою беспомощность – должен ли он призвать читателя быть снисходительным, надо ли объяснять, что такое были для человека XX столетия вещи, которые, возникнув, чтоб служить, сделались хозяевами души? Не преувеличивая можно заявить, что имущество стало предметом религиозного поклонения. Смешнее и печальнее всего, что в большинстве эти ревностные подвижники культа полагали себя лишенными вообще каких бы то ни было верований, не находя достойными себя, своего века религии предков, презирая их за наивность – и в то же время исповедуя нечто более низменное и примитивное, чем фетишизм первобытных племен.
Они весьма бы удивились, услыхав, что их считают верующими, никто или почти никто не признал бы себя приверженцем подобной веры, и впрямь – ни один не молился вещам или на вещи, но пламенная мечта о них заменил л молитву, в нее вкладывалось страсти ничуть не меньше, чем в проповедь Савонаролы, экстаз приобретения сделался литургическим. При всей ее презренности, эта религия оказалась наиболее распространенной из всех, когда-либо существовавших на земле, и самой неуязвимой для нападок – громогласные противники бывали тоже не без греха, власть ее оказалась такова, что привела человечество на край гибели.
Предметов поклонения не найти теперь и в музеях: недолговечность их была важным принципом культа. Этого не понять без примера; вот смешнейший парадокс: в разгаре энергетического кризиса, послужившего рубежом эпохи, считались вполне естественными престижные соображения, диктовавшие покупку нового автомобиля, – и автомобиль покупался, затем, едва послужив, выбрасывался на свалку, требуя, таким образом, расхода энергии на собственное изготовление, на работу прессовочной машины, плавильной печи, в то время как его изысканный владелец дрожал по ночам под всеми одеялами, экономя на отоплении, чтобы приобрести и скоро выкинуть новый автомобиль! Не было отрасли производства, где энергия не тратилась бы подобным образом впустую, – и при ее катастрофической нехватке! Мудрые экономисты подсчитывали, какова должна быть краткость срока службы, допустим, электрической лампочки для того, чтобы производство указанных лампочек оставалось выгодным! Вещи делались скверно специально для того, чтоб нуждаться в скорой замене, – и вот на возобновление их уходила львиная доля энергии.
Иначе, как не религиозной одурыо, не объяснить себе эту всеобщую слепоту перед опасностью более грозной, чем мировая термоядерная война, – потому что такая опасность: со временем, тихо подкравшись, сделалась совершенно ужа неминуемой. Чем, как не религиозным фанатизмом, объяснить яростную массовую враждебность, проявленную к попыткам спасти человечество? История производства вечных вещей содержит имена неисчислимых врагов самой идеи, трагедии жертв, жития мучеников, описания не только фигуральных баталий… Победил отнюдь не энтузиазм, но суровая необходимость, которая перестала быть суровой, победив. На смену тошнотворному конвейерному ремеслу снова явилось искусство, пришли свои Праксители и Челлини, вместо состязания новейших марок началась нескончаемая олимпиада шедевров. Разумеется, бабушкины наряды должны быть очень уж хороши, чтобы от них не отворотилась и внучка! Век безумного расточительства – он же век нищенского стандарта – ушел в прошлое; обедневшее человечество сделалось гораздо богаче. Гигантский подземный универмаг остался музеем этого иного времени, также канувшего в небытие, но все-таки заслуживающего признательности и уважения. Чего только нет на его витринах – и все, что там есть, по-настоящему прекрасно, хотя никому уже больше не нужно, все это сохраняется в полной исправности, способно прослужить многие века. Не будем описывать то, что может своими глазами увидеть любой, коли того пожелает, и пусть читатель сделает нам одолжение, сам вообразит то, что никакому описанию не, поддается – впечатление, произведенное зрелищем на сыщика и Дамло!
Сыщик, правда, попытался его выразить: ему пришло в голову, что он попал в секретный магазин для мультимиллиардеров!
Дамло ничего не сказал. Он выбрал небольшой, похожий на лодочку автомобильчик, уселся на сиденье и жестом предложил сыщику место рядом с собою.
– А чек? – спросил робко сыщик. – Где касса?
– Не сочтите меня самоуверенным, – сказал Дамло, – но все это добро никому больше не принадлежит, мы завладеем автомобилем бесплатно!
– Но все же, господин Дамло…
– Я действую в рамках закона. Сомневаетесь – идите пешком.
Поколебавшись, сыщик запрыгнул в автомобильчик и только теперь заметил, что перед водителем нет рулевого колеса… Когда машина плавно тронулась с места, он в испуге зажмурился. Дамло тоже немного трусил, но не подавал виду Автомобиль катился буквально куда глаза глядят – это и был способ им управлять. Повинуясь взгляду водится, он мог даже спуститься вниз или подняться вверх по лестнице и развернуться вокруг собственной оси
– Дамло на страх сыщику с удовольствием проделывал эти манипуляции.
Они спускались все глубже под землю, по временам Дамло останавливался, чтобы щелкнуть выключателем, живой яркий свет заливал тогда театральные залы, спортивные или цирковые арены, университетские аудитории – чистехонькие, но совершенно пустые.
– Господи! – прошептал сыщик, теряя счет этажам подземного небоскреба. – Конечно, ничего похожего.., и все-таки напоминает.., напоминает…
