Кучер высадил меня на дороге, я прошла в высокие чугунные ворота, над которыми сидел, печально глядя вдаль, толстый каменный дракон, похожий на белку с крыльями. Старый сад выглядел запущенным, я вспомнила слухи, что у нынешнего владельца были проблемы с деньгами, и тут же эгоистично понадеялась, что он не будет задерживать мое жалование.
В развилке большого дуба сидел темноволосый мальчик, старомодно, но дорого одетый. Я решила, что это мой будущий ученик, поставила сундучок на траву и помахала ему рукой. Помедлив, он спрыгнул вниз и подошел ко мне, зачем-то натягивая белые нитяные перчатки, которые вынул из кармана. Это был красивый ребенок, очень бледный, он все же не казался нездоровым, глаза его были темными, а волосы явно не встречались со щеткой много дней. Я чуть присела, чтобы наши глаза были на одном уровне, и улыбнулась ему.
— Добрый вечер, — сказала я. — Я — Джейн Уайт, новая гувернантка. А вы — мастер Коул, не так ли?
Мальчик улыбнулся в ответ, глядя на меня странно, совсем не-по детски.
— Давайте-ка я донесу до дома ваш багаж, — ответил он. — А вы мне расскажите, откуда вы, какая вы, что любите, все такое?
Я пожала плечами и пошла с ним рядом. Рассказать я могла немногое — небогатая семья, школа и курсы, смерть родителей — холера в тот год собрала в Лондоне обильную жатву, оставив меня с восьмилетним братом на руках. Мы очень любили друг друга, я подрабатывала уроками рисования, Том разносил газеты, много читал, собирался когда-нибудь выучиться на инженера, но два года назад заразился острым полиомиелитом — в нашем доме была эпидемия и карантин. Трое детей умерли, один из них — Том.
— А остальные? — спросил мальчик.
— Остальные выздоровели, — сказала я. — Но пятеро сильно охромели.
Мальчик погрустнел, я попыталась его отвлечь, похвалив его английский — ведь в письме мистер Коул сообщал, что внук родился и жил вместе с матерью в Румынии и только недавно приехал в Англию «в связи с изменением семейных обстоятельств».
— Вы похожи на Джен Эйр, — сказал мальчик серьезно. И, в ответ на мою улыбку, — вам это, наверное, уже говорили?
Если ты небогатая гувернантка и зовут тебя Джейн, то сравнений избежать невозможно. Будут спрашивать: «вы как Джен Эйр, да?» или поддразнивать: «копыта стучат по дороге, бегите скорее, ведь это, наверное, мистер Рочестер возвращается». Я сказала мальчику, что это интересное наблюдение и очень взрослый выбор книг для чтения, ласково погладила его волосы и поняла, что он совсем замерз.
— Вот дверь, — сказал мальчик, ставя на дорожку мой сундук. — Парадную давно никто не открывает, там уже и петли проржавели, а дверь для слуг слишком далеко. Позвоните в эту, вам откроют.
И, пока я смотрела на дверь, мальчишка уже исчез, растворился в зеленых тенях сада.
Меня приветливо встретила пожилая экономка. Проводила в комнату — мимо десятков закрытых дверей, по коридору, пахнущему запустением. Потолки были высокие, сводчатые, углы и стены — очень гармоничных пропорций, свет лился из красивых окон.
— Какой необыкновенный дом, — сказала я тихо.
— Мы стараемся его поддерживать в порядке, — ответила миссис Рэмтон, поджав губы. — Но слуг мало, всего девять человек. Семья нынешнего хозяина — дальние родственники первого владельца, тот бездетным был, да и немудрено… — она помолчала. — Хозяйка умерла лет семь тому, когда молодой мистер Коул погиб в Афганистане. Они так и не помирились — он женился без их согласия на нищей румынской аристократке…
Женщина открыла дверь в небольшую уютную спальню, которой предстояло стать моим домом на ближайшие год-полтора, потом мой маленький ученик отправится в частную школу. Экономка сказала, что ужинать я буду вместе с хозяином — тот оказался приятным, крепким джентльменом лет шестидесяти, а его внук, к моему удивлению — совсем не тем мальчиком, которого я встретила в саду. Этот ребенок был робок, светловолос, довольно упитан и очень плохо говорил по-английски. Не утерпев, я все же спросила о мальчике в саду — он не был похож на прислугу, вел себя, будто имел право на Футхилл.
— Это Харрис, — пожал плечами мистер Коул, словно и спрашивать не стоило, все знали. — Он с вами разговаривал? Значит, вы ему понравились, и пребывание ваше в Футхилле будет счастливым.
Я умирала от любопытства, но тут подали десерт и хозяин переменил тему, рассуждая о преимуществе английских пирогов над континентальными, а ежевичных — над яблочными.
Дни потянулись за днями, погода стояла удивительно солнечная для конца октября, а Футхилл и вправду будто полюбил меня — стены пели, ступени ложились под ноги, дерево перил и оконных рам счастливо вздрагивало от моих прикосновений. Конечно это было иллюзией, игрой воодушевленного воображения, но я играла в нее с радостью — мне нравился этот странный огромный дом и мой неловкий новый ученик. Он оказался старательным и прилежным, хоть, к сожалению, и не мог похвастать хорошей памятью или острым умом. Я учила румынские слова быстрее, чем он — английские, через пару недель мы могли понять друг друга и он рассказывал мне о матери, по которой скучал — она снова вышла замуж и уехала «далеко, забрать не мочь».
— Уилл, — спросила я как-то, — Ты не видел в саду мальчика? Он чуть постарше тебя, с темными волосами? Может быть, вы иногда вместе играете?
— Нет! — отчего-то испугался Уильям. — Монстру! Бояться его! Вампир!
Я не знала, что такое вампир, и Уилл стал показывать — схватил с подоконника подушку, впился в нее зубами, издавая чавкающие звуки.
— Ты голоден? — догадалась я. — Врей мананч?
Уилл отложил подушку и сказал что да, вообще-то голоден и очень врей.
Для уроков мне понадобился мольберт и мистер Коул предложил мне спуститься и поискать в подвале башни, который недавно оснастили электрическим освещением.
— Где-то в углу должен стоять, — сказал он. — Моя Мэри, упокой господь, прекрасно рисовала, в библиотеке три альбома ее рисунков и акварелей.
Подвели лошадь — мистер Коул уезжал на охоту со своим другом, местным фермером. Тот цепко взглянул на меня, чуть поклонился — крепкий, высокий старик. Переговариваясь, они заторопили лошадей по дорожке, а я спустилась в подвал — экономка показала мне лестницу и дала ключи. Дверь открылась неохотно, словно не желая меня пускать. Я повернула рубильник и спустилась вниз — здесь веяло холодом, накрытая чехлами мебель отбрасывала странные тени. Мне стало страшно — я убеждала себя, что бояться нечего, но вдруг подскочила, ногу обожгло сквозь ботинок, будто я наступила в лужу ледяной воды. На полу ничего не было. Где-то скрипнула дверь, я повернулась с колотящимся сердцем, готовая с криком убежать. Это оказался мальчик, он вошел через дверь в углу подвала, оставив ее приоткрытой, и рассматривал меня, склонив голову.
— Харрис? — спросила я хрипло.
— Вот мольберт, — показал он, сдергивая ткань с высокого предмета в углу. Я бы сама никогда его не нашла.
— Откуда ты знаешь, что я ищу?
— Пойдемте погуляем, — предложил он, указывая на открытую дверь. Почему-то мне было очень легко с этим незнакомым мальчиком, не отвечающим на мои вопросы, легко и весело, будто он был моим старым другом, вернувшимся младшим братом. Мы вышли наружу, после холода и ощущения смутного зла, охвативших меня в подвале башни, свежий воздух, солнце, зелень пьянили, как глоток крепкого сладкого вина. Я сказала об этом Харрису. Он улыбнулся.
— Я никогда не пробовал вина, — сказал он. — Мой отец предпочитал пиво. Мне не нравилось — горькое.
— Где твой отец, Харрис?
— Я почти уверен, что он мертв, мэм. Все, кого я любил, наверняка умерли.
— Как же ты не знаешь? Ты рос не в семье?
— Это длинная история, — сказал мальчик, рассмеялся и перестал походить на сумрачного уставшего от жизни взрослого. Мы шли по саду и болтали — Харрис был наблюдателен, с живым чувством юмора. Порою он говорил что-то настолько умное, что я чувствовала себя несмышленой девочкой, а порою казался младше своих лет и мне хотелось потрепать его по голове. День был теплый, но Харрис так и не снял перчаток, несколько раз поправлял их, будто боялся, что сползут.
